Я напрямую, как привык вести себя с дворцовой знатью, предложил ему новых лошадей и кожу, доставленную из Испании. Безо всякого стеснения ощупывая его изношенные доспехи, я безжалостно расхваливал качество генуэзских кирас, заметив, что ему следует наведаться в Казначейство, чтобы подобрать себе кирасу по росту. Поскольку он уже задыхался и отчаянно искал повод сбежать, я еще более усугубил его страдания, предложив выплатить в рассрочку ту сумму, которую он сочтет нужным потратить. Объятый ужасом и более беспомощный, чем если бы на него напал огнедышащий дракон в Бросельяндском лесу, Лален, не дожидаясь помощи слуги, решил сесть в седло. Его доспехи звенели, как кухонный таз, он трижды попытался забросить ногу на круп лошади. Выкрикивая «Спасибо! Спасибо!», он рысью помчался прочь, скособочившись в седле и ничего не видя из-за шлема, который съехал ему на глаза во время этих акробатических упражнений.

От этих отдающих тленом развлечений у меня остался горький привкус, во всяком случае, мне они пришлись не по душе, и остаток праздников я пережевывал свою досаду. Решение было принято: нужно вернуться к прежнему образу жизни, ибо жизнь при дворе явилась нелепым эпизодом. Я составил ложное представление относительно чувств Агнессы, да и на что я мог уповать? Эта интермедия была припадком безумия, той своеобразной меланхолией, которая настигает мужчин в середине жизненного пути, заставляя их ни с того ни с сего вообразить, будто можно начать другую жизнь, осиянную опытом первой. Я только искал случая сообщить о своем решении королю и убедить его не противиться моему отъезду.

Право, не знаю, стоит ли сожалеть об этом или считать, что это было к счастью, но, как бы то ни было, намерения мои рухнули на следующей неделе, когда Агнесса позвала меня отправиться с ней в Ботэ[28].

* * *

Король, в течение длительного времени проявлявший умеренность, граничившую со скупостью, теперь полюбил тратить деньги. Он выражал радость или благодарность, раздавая подарки. С каждым рождением ребенка королева получала роскошное платье, так же запросто Карл, как я уже говорил, приобрел для своей любовницы большой алмаз. Победы над англичанами предоставили ему возможность делать и другие, еще более значительные дары, поскольку это были земли, отнятые у противника. Вообще, военные трофеи шли на то, чтобы вознаграждать наиболее отличившихся военных или же лиц из придворного круга.

Смешав два обычая – преподносить подарки любимым и монаршую привилегию жаловать земли, – король вздумал подарить Агнессе какое-нибудь имение. Сомневаюсь, что это поместье он выбрал сам, потому как скаредная натура заставила бы его остановиться на чем-нибудь более скромном. Вероятно, Агнесса сама испросила себе Ботэ. И получила его.

Знаком ли ей был этот замок прежде, или ее соблазнило его название?[29] Во всяком случае, выбор ее был великолепен, даже слишком, так что не обошлось без скандала. Ботэ, построенный Карлом Пятым неподалеку от Венсенна, – один из самых красивых замков Франции. Дед Карла сделал его своей любимой резиденцией. Ришмон отбил его у англичан пять лет назад.

Такая милость вдруг сделала очевидным то, что все и так знали, но старались не замечать: король влюблен. Агнесса, став хозяйкой этого королевского поместья, поднялась выше, чем обычные любовницы. И все же двор не был готов допустить, чтобы она вошла в ближайшее окружение короля. Зависть выросла десятикратно, и за льстивыми улыбками придворных теперь можно было различить проблески ненависти.

Ни король, ни Агнесса, к неудовольствию завистников, не обращали внимания на их душевное состояние. Карл явно был искренен: он был выше этих низменных чувств, и если ему случалось заметить завистливо-кислые лица, то в силу природной жестокости он, должно быть, испытывал наслаждение. Что до Агнессы, то она все прекрасно понимала, однако постоянными усилиями ей удавалось держаться ровно и быть еще более любезной со своими заклятыми врагами.

Она не кичилась своим новым титулом Дамы де Ботэ, однако он был вдвойне вызывающим, поскольку одновременно служил символом принадлежности к знати и комплиментом. И она носила это имя, как свои наряды, – естественно и с удовольствием, не стараясь блеснуть им, но и не отказывая себе в этом.

Увеселения в Нанси и Шалоне требовали ее присутствия, не давая ей возможности вступить во владение поместьем. Но вскоре после «па» она решила туда наведаться и, к моему великому изумлению, взяла меня с собой.

Для меня это было первым свидетельством ее ловкости. Все эти недели она настолько явно выказывала по отношению ко мне безразличие и даже холодность, что король, при всей своей ревности, не возражал против моего присутствия рядом с Агнессой во время этой поездки. Кроме того, поскольку предполагалось обустроить замок на новый лад, было вполне логичным, чтобы я составил собственное представление о том, что там необходимо сделать.

Мы отправились в путь в сопровождении вооруженного эскорта, но рядом с Агнессой нас было только трое. Она взяла с собой одну из своих камеристок, а меня сопровождал Марк. У меня были сомнения, брать ли его с собой. Я знал, что мне придется терпеть его кривые усмешки и понимающие взгляды, и, если Агнесса, к несчастью, перехватит хоть один из таких знаков, она, чего доброго, сочтет меня мужланом. В конце концов я взял Марка с собой, но велел ему ехать позади и держаться на почтительном расстоянии.

Дорога заняла не много времени, поскольку Агнесса была прекрасной наездницей и выдерживала длинные переходы. Нам выпало два дня ненастья. Агнессе доставляло удовольствие скакать галопом в грозу, сея панику среди сопровождающих. Им было трудно поспевать за ней в доспехах, так что довольно часто мы оказывались наедине. У меня сложилось впечатление, что под маской придворной дамы мне явилась совсем другая женщина – пылкая, почти неистовая, взгляд которой временами вспыхивал тревожным огнем. От дождя ее прическа растрепалась и румяна потекли. От нее исходила какая-то дикая сила, а взгляды, которые она порой бросала на меня, громкие взрывы смеха, ее манера облизывать языком мокрые от холодного дождя губы глубоко волновали меня. Я снова почувствовал то же непреодолимое влечение, что и при нашей первой встрече, однако я не знал ни что думать, ни тем более что говорить.

Через Венсенн мы проследовали прекрасным солнечным днем, но в Ботэ въехали сразу после грозы, не приведя себя в порядок, так что на мосту, перекинутом через ров, окружавший замок, наш кортеж напоминал цыганский табор.

Ближе к вечеру мы с Агнессой отправились осматривать Ботэ. Англичане не следили за замком, но, к счастью, не стали его грабить. В покоях было уже сумрачно, так что я прихватил факел. В библиотеке Карла Пятого ровными рядами выстроились тысячи фолиантов, отбрасывавших в свете факела золотистые отблески. В квадратной башне-донжоне, возвышавшейся над замком, насчитывалось четыре этажа. Зал Евангелистов украшали громадные полотна. Комната «над фонтаном» не претерпела никаких изменений после смерти в ней Карла Пятого. Его сын любил приезжать в этот замок с Изабеллой Баварской в те счастливые времена, когда безумие еще не затронуло его рассудка. Он приказал запереть эти строгие, дышащие трагедией покои, где старый король закончил свои дни, и привел в порядок один этаж, где и жили влюбленные. Агнесса взяла себе одну из комнат на этом этаже, а мне отвела комнату по другую сторону лестничной площадки, на которой стоял огромный дубовый шкаф. Она распорядилась, чтобы прислуга разместилась на первом этаже, как это, впрочем, и было принято при Карле Пятом. Ее камеристка была девушкой рослой, улыбчивой и молчаливой. Похоже, Агнесса выбрала ее из всех других именно по той причине, что та не была зловредной. Ее ничуть не смущало, что она будет проживать поодаль от хозяйки. Марк всем своим видом показывал, как он доволен тем, что его поселили рядом с девушкой, и на этот раз насмешливую улыбку послал ему я.