Несколько раз я, должно быть, теряла сознание. Последний раз, когда я открыла глаза, свет стал бледно-серым, и обозначилось окно, прикрытое тощей грязной занавеской. Повернуть голову было так мучительно больно, что я не стала и пытаться. С другой стороны передо мной были только темные доски – грязная стена, по которой ползали насекомые.

Моя груда тряпок располагалась примерно в середине помещения. Напротив была дверь, и – больше ничего.

Но снаружи, за окном, двигался смутный силуэт. Стекло было покрыто таким толстым слоем пыли, что на нем можно было рисовать. Звук… Я слушала тупо и безразлично. Звук стал громче… треск, потом звон стекла, падающего на пол. Мгновением позже чья-то рука отбросила ветхую ткань занавески, больше похожую на паутину. Кто-то взбирался внутрь.

Я безучастно наблюдала. Казалось, все это не имеет никакого отношения ко мне, моей боли и унижению. Когда окно открылось, стало светлее, и человек, проникший в комнату, выпрямился во весь рост.

Я услышала резкое восклицание, которое вырвалось у него, когда он упал на колени рядом со мной. Теперь я могла рассмотреть его лицо, хотя перед глазами у меня все расплывалось, когда я пыталась сосредоточить взгляд. Я… я его знала. У него было имя… только я никак не могла его вспомнить. И это последнее поражение – то, что я никак не могла его вспомнить, – исторгло из моих глаз слезы, обильно покатившиеся по покрытому синяками лицу.

– Тамарис! Господи боже, что они сделали с тобой! Тамарис.

При его прикосновении я застонала от боли. Он нагнулся и разрезал узлы на моих запястьях. Но руки не ощущали ничего – они лежали одеревеневшие, безжизненные.

– Ради бога… – прошептала я. – Ради бога… голова… так болит…

– Прости. – Он больше не пытался до меня дотронуться. Вместо этого он подошел к окну и свистнул. Потом он высунулся наружу, и я услышала голоса.

Затем он вернулся ко мне, встал на колени, взял мои онемевшие руки и стал растирать их так, что мучительная боль восстанавливаемого кровообращения вызвала у меня крик. Но его пальцы мгновенно прижались к моим губам, он пригнулся ближе и зашептал:

– Моя храбрая девочка, ты должна немного помочь мне, чтобы и я мог помочь тебе. Мы не можем выбраться отсюда, кроме как через окно. Уиккер побежал, чтобы привести свою команду. Когда он вернется, ты должна быть достаточно сильна, достаточно отважна, чтобы двигаться…

Я слышала его слова, но для меня они звучали бессмысленным шумом. Он делал мне больно – вот все, что я понимала. Если бы он ушел, если бы позволил мне соскользнуть обратно во тьму, куда не достигает боль! Но он не уходил, а его голос, его прикосновения удерживали меня в сознании.

– Ален! – Вот как его звали. Я вспомнила его имя!

– Да, Ален. Успокойся, отдыхай, береги свои силы, чтобы мы были готовы, когда вернется Уиккер. За полицией мы тоже послали. Ты спасена… спасена…

Я увидела поверх его головы, как дверь комнаты начала открываться, и попыталась закричать, чтобы предупредить его.

– Успокойся… отдыхай… – Он улыбался мне. Улыбался! А за ним…

Огромная фигура Бесси… я теперь вспомнила. И ее присные. Она сжимала кочергу. Нет… это я сжимала кочергу. И в наказание за это была ввергнута в ад. Но зачем тогда здесь оказался Ален? Теперь Бесси стояла прямо за ним, готовая ударить…

Неожиданно я обрела голос.

– Ален… сзади!

Он повернулся, не успев встать на ноги. Как он ни силен, разве может он противостоять такой великанше? Теперь я разглядела, что в руке у нее был молоток. Своим визгливым голосом она завопила:

– Вяжите его, парни, когда я его вырублю. Мы возьмем хорошую цену за этого парнишку!

Но «вырубить» Алена оказалось не так просто. Он увернулся, и я увидела, у него в руке револьвер. Бесси попятилась, ее люди метнулись за ней. Затем они разделили силы: Бесси подалась направо, остальные – налево. Ален не смог бы бороться на два фронта одновременно.

Мои собственные несчастья оставили меня тупой и сломленной, но угроза ему вернула мне силы. Я сползла со своего грязного ложа и бросилась на Бесси. Мои скрюченные пальцы вцепились в складки ее платья где-то на уровне колен.

Ее рука опустилась, но молоток не пробил череп ни мне, ни Алену, а ударился об пол. Бесси, потеряв равновесие, отшатнулась назад. Послышался тяжкий удар: из-за своего неудачного падения она налетела на собственных сообщников.

Ален был уже на ногах и поднимал меня. В голове моей билась такая боль, что я боялась лишиться сознания. А еще – мучительное головокружение, словно стены притона плясали вокруг меня в тошнотворном танце.

По возможности прикрывая меня своим телом, Ален отступал к окну, направив револьвер на дверь. Хотя мы слышали за ней возню, мерзавцы не решались снова нападать.

– Мы должны выбраться наружу, – сказал он. – Там легче скрыться, а люди Уиккера должны быть совсем близко.

– Взять их, парни! – раздался визг Бесси.

Ален выстрелил. Грохот был оглушительный. В ответ прозвучал стон, а затем – топот отступления.

Он подвел меня к окну, но сама я себе помочь ничем не могла. Я ощутила тупую ярость из-за собственной никчемности, и эта ярость придала мне силы. Но мне сейчас нужнее была бы не сила воли, а сила мускулов.

– Я не могу вылезти…

– Держись. – Он еще крепче обхватил меня свободной рукой. – Можешь сесть на подоконник и съехать наружу?

Как просто… конечно, могу, так и сделаю. Я скорее плюхнулась, чем села на подоконник. Ален приподнял меня, и я сумела развернуться и спустить наружу ноги. Пока он следил за дверью, я съехала наружу, оставив его одного.

Внизу был переулок, еще более грязный, чем комната. Падение на склизкую мостовую почти оглушило меня. Я из последних сил боролась со слабостью, заставляя себя оставаться в сознании. Моя слабость могла погубить Алена.

Я встала на колени. Затем, цепляясь за сырую, омерзительно грязную стену, кое-как поднялась на ноги, хотя отодвинуться от этой подпорки не осмеливалась.

– Ален… – я хотела крикнуть ему, что со мной все в порядке, что он должен последовать за мной. Но все что у меня получилось – это сиплое карканье.

Я поползла вдоль стены к окну. Возможно, если он увидит меня, то выберется. Но почему его все еще нет? Не было слышно ни крика, ни новых выстрелов. Однако у тех ведь наверняка есть ножи…

– Ален!

Я ничего не видела, кроме окна, и когда меня окружили, это было настоящее потрясение. Люди Уиккера? Единственный взгляд сказал мне – нет. Они были странно схожи, все трое – невысокие и тощие, темнокожие, с бесшумными движениями. Лица их были лишены выражения, жили на них только глаза, и они тупо сверлили меня. Ясно было – этих людей прислали, чтобы схватить меня.

Когда я наконец выдавила слабый крик «Ален!», средний из троих, приблизившись ко мне, что-то бросил мне в лицо.