С другой стороны, Рейф вовсе не испытывал восторга от перспективы провести свой первый бой в комнате с корзиной грязных пеленок, хотя многозначительный взгляд Кит, брошенный в его сторону, в значительной степени сгладил это недовольство.

Они положили мистера Пимма на койку Джорджи.

— Ты сможешь обработать и перевязать ему рану на голове?

Кит кивнула:

— Я использую мою запасную нижнюю юбку. Джорджи улыбнулась, представив, как, очнувшись, мистер Пимм обнаружит, что его голова забинтована женским нижним бельем. Когда ее сестра и Рейф занялись все еще лежащим без сознания мистером Пиммом, она еще раз поцеловала Хлою и направилась к каюте Колина.

Джорджи только надеялась, что на этот раз он — не убьет ее за то, что она намеревалась сделать.

С самого начала это была ловушка. Французы знали о нем и каким-то образом преследовали с того момента, как он пришел в Волтурно забрать Пимма, и, Колин даже готов был поклясться, с момента его встречи с Нельсоном в Неаполе. Ему оставалось только гадать, кто был виновен в этом…

Джорджи. Горечь обожгла его сердце. В своем желании увидеть в ней то, что он хотел видеть, он подверг опасности свою миссию, свой экипаж и «Сибарис».

Возможно, прошлой ночью Пимм был прав. Она подавала сигналы своим соотечественникам с палубы.

Пушки на «Галлии» дали еще один разрушительный залп, вернувший Колина к действительности. Он знал, что Бертран только играет с ним, сбивая фок-мачту, выстрел за выстрелом разбивая снасти, калеча корабль с каждым залпом, так что теперь «Сибарис» стал легкой добычей.

«Галлия» начала разворачиваться, и Колин знал, что она приближается, чтобы взять их на абордаж.

У него было два выхода: сражаться до последнего человека и пойти на дно вместе с кораблем или сдаться и вести переговоры, спасая тем самым жизнь членам экипажа.

Если он решит сдаться, у него будет достаточно времени, чтобы спуститься в свою каюту и уничтожить документы, добытые Пиммом.

Тогда по крайней мере у французов не будет реальной улики, которая позволила бы им расправиться со всем его экипажем, а лишь предательские сведения их прекрасного и соблазнительного агента.

В глубине души Колин сознавал и другие причины, по которым решил прекратить игру.

Кит и Хлоя.

Что же до Джорджи, его не волновало, даже если бы она кончила жизнь на дне морском.

Но другие, особенно Хлоя, были неповинны в обмане Джорджи, ее двуличности. И так как он не доверял Бертрану, он не мог пожертвовать ее сестрой и младенцем, чтобы увидеть, как Джорджи воздается по заслугам Он должен был поверить, что если и было что-то искреннее в Джорджи, так это то, что она до последнего дыхания будет оберегать Кит и Хлою.

— Спустите флаги, мистер Ливетт, — приказал Колин.

— Что? — не понял мистер Ливетт, глядя на него раскрывши рот.

— Вы слышали меня. Спустите флаги. Сдадим корабль, прежде чем понесем новые потери.

Мистер Ливетт кивнул и передал приказ капитана команде.

Как только флаг «Сибариса» упал, французы громко возликовали по поводу своей победы. Колин мог слышать гнусавые крики Бертрана, когда тот отдавал приказ начать абордаж «Сибариса»и больше не подвергать разрушениям их трофей.

Колин не обращал внимания на грубые соленые шутки французов. Никогда раньше он не терял корабля и все еще не считал, что лишился «Сибариса». Он найдет путь, как вновь получить его под свое командование, а пока торопливо зашагал по обломкам дерева, валявшимся на палубе, вниз, к своей каюте.

В голове мелькали идеи по поводу того, где спрятать проклятые документы, чтобы, если появится шанс, доставить их в Лондон. Но ему не приходило на ум ни одного отсека корабля, куда французы не захотели бы заглянуть. Поскольку Джорджи знала о тайнике и как открыть его, на всем корабле для них не было другого безопасного места.

Единственный выход — превратить их в пепел, прежде чем Бертран появится на борту.

Каюта представляла собой ужасающее зрелище — один из иллюминаторов в глубине был разбит, его вещи разбросаны по всей комнате. Не обращая внимания на беспорядок, он направился прямо к потайной панели и открыл ее.

Но когда он сунул туда руку, его пальцы ничего не обнаружили. Ни связки бумаг, ни даже завернутого в шелк узелка, который он хранил по глупой сентиментальной привычке, что сейчас сделало его еще более смешным.

Она снова одержала над ним верх.

Джорджи. Будь проклята ее предательская натура!

Но когда Колин обернулся, готовый встретиться с ней лицом к лицу, оказалось, что на него нацелен пистолет французского офицера. За спиной у того стояли двое громил, которые выглядели так, словно могли разорвать человека на части.

— Капитан Данверс, если не ошибаюсь? — спросил человек с пистолетом. — Я — капитан Шарль-Августин Бертран Полагаю, мы встречались раньше.

Колин кивнул в знак приветствия.

— Да, насколько мне помнится, когда я видел вас в последний раз, вы были по корму в воде. Представьте мое удивление, когда я узнал, что вам дали возможность потерять и другое судно.

— Но я ничего не потерял сегодня.

— Да, пока еще нет, — согласился Колин. Улыбку француза сменило что-то близкое к гневу, пока он не увидел открытый тайник за спиной Колина.

— А что у вас здесь?

Он приблизился и заглянул внутрь.

— Пусто. Так где же могут находиться документы, которые вы везете?

— Какие документы? — спросил Колин. Он оперся на плечо Бертрана и заглянул в пустое отделение. — Не вижу никаких документов.

Бертран взглянул на него, затем кивнул своим приспешникам.

— Похоже, нам нужно многое обсудить, капитан Данверс. Вы согласны? — Он отступил в сторону, позволяя зловещей паре начать осуществлять его дьявольскую месть.

Колин испытывал только боль. В ушах звенело, а голова просто раскалывалась. Он думал, что у него сломана рука, а ребра определенно треснули в нескольких местах, а они все продолжали бить его. Время от времени Бертран спрашивал его о том, где находились бумаги, на что Колин отвечал: «Какие бумаги?» — и избиение продолжалось.

Вдруг из темноты, из нескончаемой боли, в которую его окунули, донесся ее голос.

Этот сладкий голос показался ему бальзамом, благоухающим ароматом меда и весенних цветов.

— Капитан! О, пожалуйста, будьте милосердны, — говорила Джорджи. — Вы не можете убить этого человека; это было бы несправедливо.

Она молила сохранить ему жизнь? И по-французски к тому же. На совершенном французском. Он и сам не мог понять, почему это так удивило его.

— Попрошу вас не причинять ему больше вреда, — продолжала она молить капитана.