Она скептически относилась к мнимым лекарских способностям мистера Пимма, считая это полным обманом.

— Мадам Сент-Антуан, я с удовольствием пригласи; бы вас на мой корабль, но боюсь, мои лучшие каюты подверглись разрушению в результате обмена залпами с этим негодяем. — Бертран оглядел повреждения в каюте Колина и вздохнул. — Я сам перебираюсь на «Сибарис», чтобы лично наблюдать за доставкой его властям в Тулоне. ЕСЛИ вы вынесете еще несколько недель на борту этого корабля, обещаю вам, что все будут относиться к вам с должным уважением. — Он предложил ей руку, чтобы проводить из каюты.

Джорджи изобразила на лице свою самую очаровательную улыбку и положила руку на рукав капитана, позволив проводить до ее каюты. Бертран открыл для нее дверь с галантностью и учтивостью опытного придворного.

Итак, изысканные манеры не умерли с революцией, подумала она, решив, что, возможно, Колин ошибался в оценке своего противника. Но когда она взглянула на Бертрана и увидела голодные глаза, устремленные на низкий вырез лифа ее платья, она быстро переместила туда Хлою, чтобы ребенок закрыл ее от его волчьего взгляда.

Хлоя, недовольная неожиданной встряской, издала пронзительный крик.

Капитан отскочил назад, глядя на издающего душераздирающие вопли ребенка с нескрываемым неудовольствием.

— Возможно, мы могли бы… — начал он, но его слова потонули во все усиливающемся плаче Хлои.

— О Боже! — воскликнула Джорджи из-за головы Хлои. — Это может продолжаться часами. Извините меня.

Капитан поклонился и удалился, как показалось Джорджи, с большим облегчением от того, что ему не нужно больше слушать пронзительный визг ребенка — даже если это сын первого консула.

Джорджи спиной вошла в каюту и, закрыв за собой дверь, заперла ее на щеколду. Она села на свою койку, расстегнула лиф платья и дала Хлое грудь. Малышка улыбнулась и, довольная, принялась за поздний завтрак.

Кит вылезла из-за бочки, где она, выдавая себя за служанку Джорджи, сидела и штопала чулок.

— Что случилось? — спросила она, предмет ее рукоделия был тут же отброшен и забыт.

Джорджи приложила палец к губам.

— Они поверили мне, — прошептала она. Затем огляделась вокруг: — Где Рейф?

Кит буквально засветилась.

— Помнишь трюм, где капитан Тафт хранил бренди? Тот, который так никогда и не нашли таможенники?

Джорджи кивнула.

— Я спрятала его там, — сообщила Кит. — И ты не поверишь: там все еще стоят бочонки с бренди. Когда продавали груз капитана Тафта, про трюм с бренди просто забыли.

— Что ж, значит, мы сможем поднять бокалы, когда освободим «Сибарис», — сказала Джорджи.

— И как же мы сделаем это? — поинтересовалась Кит. — Я слышала, как два французских офицера говорили, что собираются разобрать корабль доска за доской, пока не найдут то, что ищут.

— Пока не знаю, — призналась Джорджи. — Но мы найдем способ. Должны найти, ради нашего спасения.

Хотя Колин считал ее безбожной предательницей и, возможно, впредь будет смотреть на нее с презрением, она не остановится ни перед чем, пока не найдет возможность освободить его и весь экипаж. Он дважды рисковал своей безопасностью, чтобы спасти ее, и, если уж быть объективной, она оставалась его должницей.

Еще теснее прижав Хлою к себе, Джорджи выглянула из иллюминатора. Итак, Тулон. До него было довольно близко; у нее оставалось мало времени, чтобы разработать план и тем более осуществить его.

В тот момент, когда «Сибарис» прибудет во французский порт, ее обман раскроется, и тогда, как ни хитри им не поможет ни одна молитва в мире, и ни у кого из них не останется ни малейшей надежды на спасение.

Вечером того же дня капитан Бертран постучал в дверь их каюты и пригласил Джорджи отобедать с ним.

Ей ничего иного не оставалось, кроме того, чтобы принять приглашение. Она не могла рассчитывать, что Хлоя будет заходиться в плаче при каждом появлении этого толстяка капитана.

Он взял ее под руку и повел на палубу, где стоял накрытый белой скатертью стол с серебряными приборами. В тяжелом канделябре дрожали свечи, а блюдо было оправлено в золото. На одном конце стола стояла корзина с фруктами и лежал сыр, откуда-то доносился соблазнительный аромат свежеиспеченного хлеба.

Ночь была тихой и теплой, и, если не замечать повреждений «Сибариса»и валявшихся вокруг обломков дерева, все свидетельствовало об элегантной и утонченной трапезе.

— Нам следовало бы пообедать в каюте капитана, но мы все еще ищем тайник с контрабандой. — Он взглянул на нее, словно думал, что ей есть что сказать на этот счет.

— Извините мою невежественность в этом вопросе, капитан Бертран, но разве такие вещи перевозятся не в трюме?

Он засмеялся.

— Да, если бы это было бренди или голландские кружева, но капитан Данверс больше чем контрабандист. Я полагаю, он — шпион.

На это Джорджи рассмеялась.

— Что так развеселило леди? — Вопрос исходил от незнакомца, который выступил из тени искореженной палубы.

Непередаваемая словами властность этого человека была очевидна — и по тому, как сразу же начал раскланиваться и расшаркиваться капитан Бертран, и по тому, как молниеносно его глубокий впечатляющий голос вызвал мурашки на коже Джорджи.

— Ах, монсеньор, вот и вы, — произнес Бертран, распрямляясь после низкого поклона. — Я уже начал сомневаться, что вы удостоите нас своим обществом. — Он обернулся к Джорджи: — Наш гость предпочитает тень, поскольку живет в страхе, что его раскроют. — Бертран махнул рукой в сторону накрытого стола. — Ну же, Мандевилл, эта мадам абсолютно надежна, вам нечего бояться ее общества. За исключением того, что вы можете влюбиться в ее совершенную красоту.

Джорджи не обратила внимания на грубую лесть Бертрана; она была столь же масленой, сколь противным был сам говоривший, и она сосредоточила все внимание на новом члене их компании.

— Вы устроили настоящий пир, капитан, — произнес Мандевилл, осторожно приближаясь к столу. — Но компания очаровательной мадам, которую вы обнаружили на корабле, поистине главное блюдо.

Скрывавшийся поначалу в темноте, он появился из тени — с накидкой на плечах и черной повязкой на глазу. Мандевилл мог быть самим дьяволом. Низко надвинутая на брови треугольная шляпа скрывала черты его лица, а остальная черная одежда помогала ему при необходимости растаять в ночи.

Но Джорджи больше всего испугало то, что он показался ей странно знакомым — что-то в его голосе, надменной линии плеч пробудило в ней смутные воспоминания.

А когда он взял ее руку и запечатлел на кончиках пальцев учтивый холодный поцелуй, она испытала леденящий страх.

— Мы когда-нибудь встречались, мадам? — спросил он, выпуская ее руку и наклоняя голову, чтобы получше разглядеть ее.