Труба паромобиля изрыгала дым.

Ударил пулемет, машина пошла юзом, скрежеща, опрокинулась и остановилась, крышей упершись в бугор. Колеса продолжали вращаться, разбрызгивая грязь. Ксандр сомневался, что кто-то из пассажиров уцелел.

Следом выехали телеги, запряженные обезумевшими рогачами, и другие паромобили. Аборигены, завидев оцепление, выпрыгивали и бросались наутек, некоторые шли на прорыв. Рогачи рвались вперед и, скошенные очередями, с ревом падали. За созданным их телами заслоном прятались люди.

Сколько их тут? Не сотни — тысячи. Будь у повстанцев время на подготовку, они прорвали бы оцепление. Но гудящей стеной надвигалось пламя, сеяло панику и выдавливало их из города. Ксандр едва успевал перезаряжать пулемет, казалось, он раскалился и жжет руки.

Райан палил из разрядника, Вацлав сопровождал каждый выстрел комментариями: «Получи, н-на те, чурка, н-на!», шум стоял невозможный.

Ксандр утратил чувство времени. Медленно бежали терианцы, разевали рты и падали, как в замедленном кино. Трупы оставались у подножия холма. С небес падал не снег — пепел, ложился на перекошенные лица погибших, машины, одежду.

События отдалились, утратили значимость. Только ругань Вацлава раздражала. Ксандр не любил нацистов и не считал одну расу выше другой.

Он оборвал себя. Варханы — вот венец творения, и он еще недавно мечтал стать берсером, вожаком в этой стае. Мечтал? Или мечтает по сей день?

Пустое.

Некогда рассуждать о переменах в своем сознании. Вацлав просто выпускает агрессию, накопленную, пока был человеком не второго даже — последнего сорта.

Ксандр думал, что устыдится расстреливать безоружных, но когда пламя подобралось, от едкого дыма защипало глаза и дохнуло жаром, а из города, словно крысы из затопленной норы, кинулись оборванцы, он, не мешкая, открыл огонь.

* * *

Мио смотрел на мастера Галебуса сверху вниз, но в его взгляде читалось подобострастие. Галебус помнил этого манкурата юным, с румянцем на щеках, сейчас же он заматерел и являл собой образец человеческой мощи. Галебус привык к гиганту, даже привязался: с Мио он в безопасности, Мио — его дополнительные руки, наполненные огромной силой, его быстрые ноги. Мио предан Галебусу, и никто, кроме хозяина, его не интересует. Ну разве что еще Куцык: пса Мио любил, чесал его за вислыми ушами, теребил слюнявые брылы.

У Мио, кроме прочего, было еще одно преимущество перед варханами, пеонами и сайдонцами: несмотря на свой рост и свою силищу, он не помнил себя и ничего не соображал, лишь повиновался приказам. С радостью повиновался. Жаль с ним расставаться. Но Галебус помнил: чтобы выигрывать, нужно уметь жертвовать. Он пожертвует манкуратом, чтобы закрепить своё положение. Эйзикил слишком много знает и, осерчав на преемника, может поделиться чужими секретами. Например, рассказать о Забвении. Поэтому старика нужно устранить.

Став главой Гильдии на Териане, Галебус не отказался от своего дома, не потребовал новых слуг — он жил в смирении, демонстрируя остальным тёмникам похвальный аскетизм.

О подвале никто не догадывался, и Галебус не хотел его бросать — он уютней пыточных в Центавросе, привычней, оснащен лучше, обставлен со вкусом, да и вообще Галебус душой прикипел к этому месту.

Пора было идти к Эйзикилу. Запертый в своем «зале» старик обрадуется преемнику. Дабы не вызывать подозрений, надо постараться, чтобы Эйзикил встретил его как друга. А дальше дело за Мио.

Последний взгляд в зеркало: да-да, именно так, безупречно, с приличествующей высокому сану скромностью должен выглядеть глава Гильдии. Мудрость светится в темных глазах, тонкие брови подняты чуть иронично, борода расчесана волосок к волоску. Мио, в своей коричневой робе, с огромной головой, цветом похожей на печеное яблоко, со слюнявым ртом, открытым в идиотской полуулыбке, оттенял Галебуса самым выгодным образом.

— Пойдем, Мио, — ласково пророкотал хозяин. — Пора, нас ждут. Ты помнишь, как должен себя вести, Мио?

Гигант замычал утвердительно. Весь его выжженный мозг сейчас работал над приказом хозяина.

Галебус распахнул дверь и вышел на площадь.

Над городом поднимались клубы дыма. Ревели гранчи. Вот пронесся совсем низко, красуясь, «Сокол» Нектора бер᾿Грона. Комиссар сейчас занят. Надо же, такой блистательный стратег, непревзойденный тактик, а рвется в бой! Тем лучше: некоторые дела стоит обстряпывать, пока берсеры поглощены войной.

Пусть себе тешутся, а Галебус будет думать и действовать. И когда Нектор бер᾿Грон спустится с небес на землю, в прямом смысле этого выражения, он не сможет ничего изменить.

Забавно… Даже мудрейшими из берсеров легко управлять, играя на их слабостях.

А уж Сморт бер᾿Мах! Галебус улыбнулся серому небу. Сморт дрожит от страха, и жирная его туша трясется. Пусть. Ожидание казни ломает волю эффективней пыток. Через несколько дней из Сморта можно будет веревки вить. На самом деле жизни бер᾿Маха пока ничто не угрожает — Нектор не станет убивать влиятельного врага. Когда с той стороны пробьют портал на Териану, он сдаст толстяка, свихнувшегося от переживаний, родственникам. А заодно, если потребуют, — предателей, в том числе Вацлава и Ксандра.

Это Галебусу не нравилось, он надеялся покопаться в голове и памяти Ксандра сам, без свидетелей, и вытащить всё, что знал о Забвении покойный Дамир.

Крюкеры салютовали главе Гильдии. Дверь Центавроса распахнулась перед ним.

В развевающемся черном плаще с красным подбоем Галебус гордо поднимался по лестнице. Его жизнь изменилась. Теперь на него, главу Гильдии тёмников, смотрят с уважением, расступаются, пропуская вперед, учтиво здороваются. Одна задача решена, зато появилась другая: удержаться на месте. А для этого следует устранить Эйзикила. Пока на Териане переполох, никто не будет расследовать его трагическую смерть.

Мио топал следом, неуклюже переваливался, подстраиваясь под шаг хозяина.

Покои Эйзикила охранялись клериками, специальными, немыми — после обета молчания, принесенного в юности, им отрезали языки.

Галебус без стука вошел в «зал» — резиденцию Эйзикила, пахнущую пылью, старостью и тленом.

Дверь, ведущая на открытую террасу, была распахнута, занавески летали белыми флагами. Мастер Эйзикил, закутанный в линялый коричневый плащ, сидел в плетеном кресле и смотрел на город. Дымная тьма сгущалась над ненавистным Наргелисом, и хотя ветер дул в сторону гор, тянуло гарью.

На звуки шагов Галебуса и Мио он не обернулся.

— Учитель! — Галебус встал рядом.

Эйзикил чуть повернул голову, демонстрируя сухие морщинистые губы и кончик носа.

— Наргелис горит, — голос старика дрожал. — Гроны решили завершить войну… Что ж, они поступают достойно. Разрушить Сиб — деяние, противное Бурзбаросу. Заточить главу Гильдии — деяние, противное принципам бер᾿Хана. Скажи, Галебус, ты думаешь, на Ангулеме, в Ставке, тебя ждет почет?