— Что это значит? — Филипп закрыл глаза. — Что они сделали?

— Они пробудили в тебе чувства. Те два чувства, которые являются самой главной движущей силой человека. Гнев. Любовь. Я думаю, ты сам знаешь, какое чувство к кому ты испытывал. — Кот помолчал. — Видишь ли, господин ничего не знал. Обычно ему достаточно один раз взглянуть людям в глаза, и он уже знает их самые потаенные чувства и самые большие секреты. Но болезнь повредила не только его здоровье. — Кот поднял лапу и указал ею на Филиппа. Ты разоблачил себя сам, Филипп, когда впустил его в мир своих грез. И впустил, не осознавая, что делаешь.

— Когда?

— Когда Дьявол искушал тебя, и тебе это понравилось, — ответил Люцифакс. — Вспомни, как было дело, Филипп. Ты вошел в Комнату Испытаний, потом в школьный двор и стал чемпионом по футболу. Помнишь, как тебя подбадривали и хлопали по плечу, как навязывались тебе в друзья?

Филипп кивнул. Конечно, он помнил это.

— Это было как во сне, правда? В длинном хорошем сне из тех, которые хочется смотреть вечно. Это и был сон, Филипп. Твой сон. А сны бывают ужасно разоблачительными. — Люцифакс говорил так тихо, что казалось, мурлыкал. — Помнишь, в том сне у тебя возникло ощущение, что за тобой кто-то наблюдает? Какой-то тайный поклонник, скрывшийся в тени крыши?

Филипп снова кивнул. И это он помнил.

— Все мечтают о таком тайном поклоннике, Филипп, и ты не исключение, — сказал кот. — И как ты думаешь, кто это был? В твоем сне, кто там стоял и смотрел на тебя?

— Сатина, — тихо произнес Филипп, мысленно вглядываясь в фигуру под крышей. Теперь он различал ее лицо. — Тогда я представил себе, что это была Сатина.

— Вот это и увидел Господин, — сказал кот. — Но он увидел не только это. Потому что Сатина была не одна, когда проникла в твои тайные мысли.

— Что это значит?

— Сны показывают не только то, что хочется получить, на что надеются, но и прямо противоположное. То, чего боятся. То, чего не хотят. За спиной Сатины стояла фигура, черная тень твоих грез. Такая черная, что ты не увидел ее, а только почувствовал дуновение холодного ветра.

— Кто это был?

— Змей в твоем Раю.

— Азиэль, — прошептал Филипп.

— Именно. Господин чуть не сошел с ума от радости, когда узнал его. Ни разу с тех пор, как Иисус оказался на кресте, я не видел его таким довольным. Теперь он знал, что надо сделать, чтобы развить твои темные стороны, потому что ничто, слышишь, Филипп, ничто не раздувает зло, как любовь. В особенности, когда оказывается, что твой злейший враг дружит с девочкой, в которую ты влюблен. Знаешь ли ты, Филипп, что ревность — самая распространенная причина того, что человек попадает сюда, в Ад?

Филипп долго смотрел на кота.

— Вы делали это, чтобы я стал злым, — сказал он. Помолчал немного и повторил: — Вы делали это, чтобы я стал злым.

— И получилось лучше, чем мы ожидали, Филипп! — Люцифакс счастливо улыбнулся. — Посмотри на себя! Крылья, рога, хвост! Ты стал дьяволом! Дьяволом! Ты перестал быть…

«Человеком, — подумал Филипп. — Я больше не человек».

— …глупым учеником, который не может сделать ничего плохого.

Люцифакс продолжал болтать, но Филипп его не слушал. Он был сердит. Кровь кипела под его кожей сердце полыхало. Никогда раньше он не был так зол.

Но гнев его был совершенно другим, чем тот, к которому он привык в Преисподней. Потому что из-за того гнева он делал то, что никогда и ни за что не стал бы делать прежде. Ибо это был гнев мщения, который он мог удовлетворить, только сделав плохо другим.

Гнев, который Филипп чувствовал теперь, был не менее сильным. Но вместо того, чтобы наполнять его неудержимой яростью, готовой разорвать его на мелкие куски, если он мгновенно не отреагирует, этот гнев высасывал из него силы, разрушал его и не оставлял ничего, кроме глубокого-глубокого разочарования.

— Вы отняли у меня друга, — сказал он.

Он попробовал крикнуть, хотел крикнуть. Но сил не было.

— Единственного, который у меня был!

— Зато ты получил царство, Филипп, — ответил Люцифакс. Кот встал на задние лапы и замахал передними. — Мы подарили тебе царство! Разве целое царство не стоит одного друга?

Филипп взглянул на кота, развернулся и пошел.

— Филипп, подожди! — крикнул Люцифакс и побежал за ним. — Куда же ты? Куда ты?

— Найду Сатину, — сказал Филипп, — и извинюсь.

Кот громко ахнул.

— Нет, Филипп, нельзя этого делать! — Люцифакс попытался остановить юношу. В зеленых глазах кота была паника. — Слышишь? Нельзя этого делать! Ты все испортишь!

Филипп посмотрел на Люцифакса и почувствовал, как к нему возвращается его прежний гнев. Долю секунды он хотел дать ему пинка.

— Это вы все испортили, — сказал Филипп. Расправил крылья и полетел.

Он нашел Сатину у пруда, она сидела под деревом с книжкой на коленях. Что он ее найдет здесь, ему сказала ее мама Демеона открыла ему дверь, когда Филипп позвонил в их дом. Он поежился от ее колючего взгляда и почувствовал, что краснеет. Откашлялся и спросил, дома ли Сатина, Демеона испуганно шикнула на него, но было уже поздно.

В комнате раздался грохот, как будто оттуда готовы были вырваться гром и молния, только на двух ногах.

— Это тот негодяй, из-за которого расстроилась моя дочь? — раздался голос Чернорога, и кровь в жилах Филиппа заледенела. Он тут же представил себе, как папа Сатины появляется в двери, хватает его за рога и разрывает пополам, как какой-нибудь лист бумаги, громко повторяя, что здесь, конечно, Преисподняя, но обращаться так со своей дочерью он не позволит!

— Она у пруда, Филипп, — прошептала ему Демеона, бросив взгляд за плечо. — Поторопись!

Филиппа словно ножом резануло, когда он увидел Сатину. В голове мелькнула мысль отказаться от всего и улететь. Но от такой мысли ему стало стыдно.

И, кстати говоря, летал он теперь с трудом. Крылья болели все сильнее. Сначала боль была почти незаметной, но постепенно она захватила все, вплоть до кончиков перьев. Сам полет тоже стал представлять трудности. Когда Филипп взмахивал крыльями, его движение было не плавным и естественным, а судорожным и напряженным. Словно он забыл, как это делают.

Но сейчас это было неважно; он нашел того, кого искал.

Филипп изменил курс и повернул к земле. Скорость была слишком высокой, и он приземлился неуклюже, как пьяный альбатрос. Покатился по земле и наткнулся на дерево, у которого сидела Сатина. Девушка испуганно вскрикнула.

— Филипп? — Сатина уставилась на него. Она была еще прекраснее, чем прежде. Может, потому, что теперь Азиэль не держал ее за руку.