Обхватив колени руками, она сидит на берегу и смотрит на уток, которые в свою очередь смотрят на нее. Она улыбается. Я бросаю уткам корм. Те с криками на него бросаются.

— Пшено? — спрашивает она.

— Шелушеный рис, — отвечаю я. — Какие-то вегетарианцы, которые жили у нас, оставили нам целых два мешка. Они только этим и питались.

— И им нравилось?

— Не думаю. Их было около дюжины. Я имею в виду уток, а не вегетарианцев. Но шестеро куда-то делись. Мы думаем, это лиса.

— Плохо.

— Таков закон природы, — отвечаю я. — Одни уничтожают других.

— Все равно жалко. Бедняжки...

— Да.

Небо покрывается позолотой, и мы молча наблюдаем за утками. На душе у меня хорошо, я ощущаю в себе добродетель и чувствую себя чуть ли не праведником — последствия поста уже начинают сказываться. За целый день я даже близко не подошел к телевизору, и я не испытываю ни малейшего желания трахнуть какую-нибудь из этих уток.

Босоногие тетки и кусты ежевики —

Мне сознанье мутят ароматы и крики,

В сердце страсть, в жилах кровь

И бушует, и бродит,

Почему же любовь

Рот оскоминой сводит?

Мы встретились в Барстоу у стойки,

В Форт-Уэрте я ее уболтал,

А в Фениксе после попойки

Я чувства ее растоптал.

О Молли из Смертной долины,

Ушла ты, навеки ушла.

Голубкой ни в чем не повинной

Твоя отлетела душа.

Во Фриско я ел фрикадельки.

Девчонку в объятьях держа,

И Молли, спустивши бретельку,

В меня запустила ножа.

Затем, подавив свои стоны

Швырнулась она в океан,

Где бродят во тьме скорпионы

И зреет полночный туман.

О Молли из Смертной долины,

Ушла ты, навеки ушла.

Голубкой ни в чем не повинной

Твоя отлетела душа.

Загадкой эта Руфь была,

Даря нам тень на солнцепеке,

Сколь ни пыталась бы молва

Вослед ей посылать упреки.

Ей мужем пустота была,

В отсутствие друзей и близких

Из чаши горечи пила

Она напиток грусти склизкой.

Наследство своего отца

Она слезами поливала,

И труд ее не знал конца, —

Казалось ей — все было мало.

Лишь ветер сеяла она,

А на заходе жала штормы,

И молотилкой для гумна

Служили ей гроза и волны.

Что ни весна — соседи ей

Спешили дать совет полезный,

Но Руфь в отсутствие друзей

Сама себе была любезной.

И шла она своим путем,

Как зверь, что сам дорогу знает,

Была сама себе питьем

И хлебом, что нас насыщает.

И вот когда ударил град,

И засуха спалила нивы,

Пришел к ней и сосед, и брат,

И все остались с Руфью живы.

И хоть не тешили земли

Ни плуг, ни борона,

Но марципаны расцвели

Там, где прошла она.

И зрела сочная нуга,

И колос зеленел,

Там, где прошла ее нога

И глаз куда глядел.

Но все проходит под луной,

И засуха прошла.

Река наполнилась водой,

Сурепка расцвела.

Собрал свои пожитки гость —

Ушел пахать и жать,

А Руфи Сладостной пришлось

Все за долги продать.

У сестренки Лу

Лавка на углу.

Четверо по лавкам,

Мужик — на полу.

Днем она стирает,

Бабам платья шьет,

По ночам мечтает

Раздеть солдатский взвод.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,

И про Библию тоже смотри не забудь,

И тогда освещу я всем сирым дорогу

И на праведный выведу путь.

За столом профессор

Дохлый, как свинья, —

Лишь журчит процессор,

Отдохну и я.

Если алкоголем

Колеса запивать,

То и в чистом поле

Сладко будешь спать.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,

И про Библию тоже смотри не забудь,

И тогда освещу я всем бедным дорогу

И на праведный выведу путь.

Вегетарианка

Анни Грин была

И на всякой пьянке

Только сок пила.

Как лихая нечисть,

Плясала на попойке

И носила челюсть,

Добытую в помойке.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,

И про Библию тоже смотри не забудь,

И тогда освещу я всем черным дорогу

И на праведный выведу путь.

Феминисткой Лупа

Захотела стать,

И попала глупо

В лесбийскую кровать.

Ну а муж у Лупы —

Гринго молодой,

Он костюмчик тупо

Носит день-деньской.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,

И про Библию тоже смотри не забудь,

И тогда освещу я всем черным дорогу

И на праведный выведу путь.

Преподобный Джексом

Свинятину любил,

Зашел за бифштексом —

Окорок купил.

В поезд сел спокойно,

Весел, сыт и рад,

Но силою убойной

Владеет трупный яд.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,

И про Библию тоже смотри не забудь,

Освети нам всем бедным и черным дорогу

И на праведный выведи путь.

Каждый раз, встречаясь с кем-нибудь, кто понимает по-английски, я задаю один и тот же вопрос: «Да, кстати, вам что-нибудь известно о судьбе и местонахождении прославленного философа доктора Фэн Юланя?» На что практически каждый раз получаю один и тот же ответ: «Фэн Ю... как?». После чего один из моих американских спутников непременно пускается в какие-нибудь словесные игры, видя, что я вновь устремляюсь допрашивать какого-нибудь китайца.