Судьба Нины Петровны сложилась менее драматично, чем у Татьяны Алексеевны, но, как и у всех людей этого поколения, жизнь была непростой. В советское время ее семья продолжала жить по-православному, и, хотя храм в селе закрыли, в доме Нины Петровны продолжали совершать тайные богослужения. В результате, перед самым началом Второй мировой войны, отца Нины Петровны арестовали «за хранение религиозной литературы» – богослужебных книг. Началась война. Во время налета немецкой авиации тюрьму разбомбили. Многим узникам удалось скрыться среди царившей паники. Под покровом ночи отец вернулся домой и до прихода немцев прятался в погребе. В конце войны, не дожидаясь возвращения «советов», семья Нины Петровны вынуждена была покинуть родной дом и уйти на Запад. Уходили почти всем селом. По окончании войны семья оказалась в Бразилии, затем переехала в Северную Америку. Здесь Нина Петровна вышла замуж за Трофима, ладного украинского паренька с похожей судьбой. У них родилось несколько детей, один сын стал диаконом. Сейчас Трофим уже упокоился, дети разъехались, и Нина Петровна доживала свой век одна. День у нее начинался и заканчивался молитвой. Несмотря на почтенный возраст, она была энергичной и деятельной, старалась помогать новоприехавшим из России эмигрантам, трудилась в храме за свечным ящиком, нянчила внуков. Нина Петровна действительно стала для многих, даже не родных людей доброй заботливой бабушкой. Частенько она приговаривала: «Дай Боже, чтобы мне всегда было, чем людей угостить!»

Сегодня Лазарь и Синильга гостили у Станислава Федоровича. Это был обаятельный старик, державшийся молодцевато. Его родителям после революции удалось эмигрировать из СССР в Польшу, где Станислав Федорович жил до Второй мировой войны. С юности он впитал идеалы Святой Руси и всю жизнь посвятил России и борьбе за ее освобождение от коммунизма. По окончании войны Станислав Федорович переехал в Америку. Он рьяно занимался практической работой и состоял в многочисленных белоэмигрантских организациях. Все силы уходили на это, потому свою личную жизнь он не устроил, оставшись холостяком. Одевался Станислав Федорович элегантно и строго, напоминая офицера Белой армии. Говорил на хорошем русском языке, с приятными архаизмами старого времени.

– Что ж? Соловья баснями не кормят. Прошу к столу, дорогие гости! Отужинаем, – хлопотал Станислав Федорович, усаживая Синильгу и Лазаря. – Живу один, так сказать, без прекрасной дамы, так что уж извините, если что не так.

– Все так, дорогой Станислав Федорович, вы всегда вкусно угощаете, – поспешила успокоить старика Синильга, садясь к столу.

После ужина потекла беседа. Синильге хотелось показать Лазарю, насколько поразителен мир таких людей, как Станислав Федорович, насколько глубока и крепка их любовь к родине, несмотря на то что в современной России многие из них никогда не были. Но для Синильги они сами являли собой «Россию», – ту дореволюционную, императорскую, овеянную славными легендами и тайной.

Станислав Федорович отличался словоохотливостью, и Синильга лишь направляла разговор в нужное русло. Лазарь слушал внимательно, перед ним словно оживало малоизвестное прошлое.

– Трудно самим о себе свидетельствовать, – говорил старик, подливая гостям чай. – Да, мы сыны России, оплакивающие ее. У меня одна старинная знакомая в Аргентине, так никогда и не приняла местного гражданства, считая себя гражданкой Российской империи… Но нужно справедливо смотреть на вещи, и тогда должно признать, что ни одна империя не разрушилась, пока была духовно здорова, а если империя рушится, значит, внутри нее произошли какие-то необратимые изменения. Как думается, одной из причин падения русской православной монархии стало забвение частью народа своей исконной исторической задачи – сохранения православной церковности и государственности. Однозначно, советские не имели духовной и политической преемственности от исторической России. Появилось великое «Белое дело», «Белое движение». Русское «Белое дело» в его лучших проявлениях имеет глубокий смысл – религиозный, патриотический и государственный. Первое, военное проявление «Белого дела» – это лишь начало. «Белая борьба» продолжалась и продолжается. Мы в эмиграции с юности заучивали постулаты «Белого дела» по нашему замечательному философу Ильину. Красиво ведь. Душу возвышает. Послушайте: «Господь зовет! Сатаны убоюсь ли?», «Моя молитва, как меч; мой меч, как молитва», «Служу России, отвечаю Богу», «Молиться, любить, творить и умереть в свободе», «Учись любить царя», «Любовию ведом, жертвою очищаюсь». Не нужно, разумеется, идеализировать. На земле даже самое светлое человеческое дело не совершенно до конца. Но, тем не менее, можно говорить, что после видимого поражения Белой армии начался Великий исход. Исход этот нужно понимать в духовном смысле, как исход народа Божия, избравшего мысленную пустыню вместо жизни под знаменами богоборцев. Исход этот начался не только в страны изгнания, но и в России – во внутренние катакомбы, в сокровенные катакомбы русской православной души…

Слушая Станислава Федоровича, Лазарь подумал, что он напоминает ему старика Архипыча. Тот о многом успел беседовать с Лазарем в абхазском отшелии. «Вот ведь, – думал инок, – жили они по разные стороны "железного занавеса", никогда друг друга не видели, а рассуждают, как родные братья, как братья по духу».

– Так где же она, историческая Россия? – спросил Станислав Федорович и, помолчав, сам ответил: – Она продолжила свою жизнь в лоне Русского Православия, и еще она – в праведных людях, подлинных гражданах Святой Руси, а такие, слава Богу, не переводятся… Мы – монархисты, но и монархизм должен быть воцерковленным и духовным. Только внешний, политический монархизм не поможет России, ибо восстановление монархии – дело не политическое, а духовное. А коль скоро истинная Россия жива в Православной Церкви, то нужно беречь чистоту Православия, как зеницу ока. Никакого отступления от Православия, никакой лжи! Вы спросите о рецептах подлинного возрождения России? Они просты и не мной сформулированы – это всенародное покаяние в грехах вероотступничества и цареубийства. Но дело не только в России. Русский бунт семнадцатого года – это проявление глубокого мирового кризиса, который заключается в отказе большей части человечества от подлинного духовного опыта, связанного с христианской православной традицией. По большому счету, выход из всемирного духовного кризиса возможен лишь через возврат к вечным христианским основам духовного бытия человека. Но реально ли это, друзья мои?.. Богу возможно все, но Бог не насилует. А хочет ли этого человечество? Вот и получается, что остается лишь малое стадо – Церковь. И Церковь сию не одолеют врата ада! Существование церковного ковчега до конца времен – для нас великое утешение, ибо всегда остается путь ко спасению.

Станислав Федорович глотнул чая и с улыбкой спросил:

– А не скучно ли слушать рассуждения старика, молодые люди?

– Интересно! Очень интересно, – почти в один голос ответили Лазарь и Синильга.

– Да? Это радует, – одобрительно кивнул головой рассказчик. – А то наша эмигрантская молодежь во втором и третьем поколении, за редким исключением, либо совсем отошла от Церкви и русскости, либо интересуется внешним. В основном их интересы – это церковное пение, красота богослужения, облачения. Что, конечно, не плохо само по себе. Но вот вопросы самой веры, судьба России, вопросы историософские, если хотите, трудны для них. Прискорбно. Мы в юности были другими. Нам любовь к России вкладывали утром в ранцы, и только тогда мы выходили из дома. А православная русскость была нашей одеждой. Мы должны были вести себя примерно, дабы иностранцы не подумали о России плохо. Вот такой уровень требований – ни больше, ни меньше. Впрочем, простите мое старческое ворчание… Однако Господь действует и на сердца молодых. Расскажу интересный случай. У одного моего соратника из старой гвардии есть сын. И, как многие, этот сын совершенно отошел от Церкви и даже от веры в Бога. Учеба в университете, знаете ли, современная жизнь и так далее. Однажды он по работе поехал в Таиланд и пошел там, извините за подробности, в «дом терпимости». Встретившая женщина окурила его какими-то благовониями. В ее комнате была маленькая божница с идолами. Потом женщина сказала, что всегда приносит семя мужчины в жертву некоему языческому божку. Молодой человек, понятно, на такие предрассудки внимания не обратил. Сделал свое дело и ушел. А на следующий день стал одержимым. Начал слышать голоса, какие-то призраки витали вокруг, куда-то его звали. Сказать, что он сильно перепугался, – это ничего не сказать! Ему было жутко. Вся жизнь встала с ног на голову, вся прежняя безрелигиозная система ценностей рухнула. Куда бежать? Ясно, в храм, к Богу! Благо, что дети эмиграции, даже если отходят от веры, то в душе, пусть и неосознанно, но сохраняют зерно церковности, посеянное в детстве. Воспоминания детства зачастую спасают. Есть на что опереться. А сейчас этот человек поет на клиросе в одном из храмов. Жить без Церкви не может, просто физически. Одержимость его почти прошла с тех пор, как он вернулся к вере, но как только дает слабину, тут же все возвращается. Впечатляет случай, не так ли?