– Впечатляет… – Лазарь и Синильга переглянулись.

– Специально захочешь, такое не придумаешь, – добавил Лазарь.

– Поживете с мое – и не такое услышите и увидите. К примеру, другой случай, – продолжил рассказ Станислав Федорович. – Недавно почила моя знакомая Вера Митрофановна Кукинакис. Она носила такую фамилию по мужу, он – «русский грек», а ее отец – адъютант генерала Врангеля. Во Вторую мировую войну отец Веры Митрофановны занял нейтральную позицию, в борьбе против сталинского СССР не участвовал, хотя многие наши эмигранты участвовали. Вера Митрофановна была тогда совсем юной. И вот сразу после окончания войны ее отца арестовал советский СМЕРШ и повез в СССР. Мать Веры Митрофановны была из той породы русских женщин, которые делили со своими мужьями все страдания и готовы были идти с ними на смерть. Она с детьми отправилась вслед за мужем в Советский Союз. Можете себе представить, какая участь их там ожидала. Двигаясь с большими трудностями на перекладных, семья однажды задержалась на несколько дней на какой-то железнодорожной станции, еще за границей. Вера Митрофановна, хоть и была юной, понимала, что возвращение в СССР для белых эмигрантов равно тюремному приговору. Она сильно переживала. Пойдя погулять по городку, девочка увидела часовенку, вошла внутрь и опустилась на колени перед Распятием. Молилась она только об одном, можно сказать, о чуде, – вот если бы ей хоть на полчаса увидеть отца, чтобы посоветоваться… Вернувшись на перрон, где оставалась мать с другими детьми, Вера Митрофановна увидела приближающийся так называемый «черный поезд». Такие поезда везли арестантов и на станциях не останавливались. Вдруг поезд остановился. Мать и дети кинулись к вагонам и стали расспрашивать у конвоиров, нет ли случайно в поезде отца, ведь надежда никогда не умирает. Дальше стали разворачиваться настоящие чудеса, в которые трудно было бы поверить, если б это не было подлинной правдой. В одном вагоне действительно оказался их отец. Советские, надо сказать, тогда были опьянены победой и в роли победителей стали более широки и смелы, военная дисциплина на время ослабла. Отца Веры Митрофановны под честное офицерское слово отпустили на несколько часов к семье. Родным он твердо сказал, что в СССР ехать вслед за ним нельзя, а нужно возвращаться назад. Началось прощание: слезы, объятия, рукопожатия. Отец назвал имя друга, в доме у которого, в одной из западных стран, семье следовало находиться. В случае, если отца когда-нибудь освободят, он сумеет найти жену и детей. Но шансов на освобождение, конечно, не было ни малейших. Разъехались в разные стороны. И что же? Не успела семья обосноваться на новом месте, как отец возвратился! Оказалось, что, не доезжая до советской границы, арестованных стали допрашивать. Следователь обратился к отцу Веры Митрофановны со следующими вопросами. Не был ли тот в Одессе в 1913 году? Митрофан ответил, что в это время учился в Одесском юнкерском училище. Не помнит ли он, как на летних каникулах занимался репетиторством по математике с сыном господина N.? Митрофан ответил, что помнит. И тут следователь обнял отца Веры Митрофановны и открыл, что он и есть тот мальчик… Дальше он смог доказать, что Митрофан не был союзником фашистов, выхлопотал ему освобождение, документы и билет на обратную дорогу. Вот такие удивительные дела.

– Невероятно. Спасибо, Станислав Федорович, – поблагодарила Синильга. – А какую-нибудь историю, связанную… связанную с любовью, можете рассказать? – робко спросила она.

Станислав Федорович задумался и рассказал:

– История короткая, но яркая, и для вас, наверное, окажется весьма неожиданной. Было это в Польше, под немецкой оккупацией. Один крупный чин SS готовился к женитьбе. Говорили, что его отношения с невестой были очень трогательными – поистине романтическая любовь среди ужасов войны и вопреки ей. Неожиданно, чуть ли не накануне свадьбы, на офицера организовали покушение бойцы сопротивления. Убили его. Тогда стали арестовывать невиновных заложников прямо на улицах, каждого десятого расстреливали перед зданием SS. Я однажды шел по городу и вижу издалека: улица перекрыта, а пулеметчики-немцы лежат на изготовке. Смотрю, выводят приговоренных к смерти, выстраивают у глухой стены здания и расстреливают. Тяжелое зрелище. Поднимаю глаза выше, вижу в одном из окон девушку в белом – это, как я потом узнал, была невеста того эсэсовца, смотревшая на казнь из окна, стоя в подвенечном платье и фате. Говорят, она плакала. Вот вам любовь и смерть.

– Да-а… – грустно покачал головой Лазарь.

– А что же, милейший, вы хотите от жизни на земле? – спросил Станислав Федорович. – Плач, стон и горе… И редкие-редкие просветы в темных кучевых облаках жизни – вот наш удел. Странного и жуткого я встречал немало. Быть может, больше, чем обычного и доброго. Сейчас вспомнилось, как мне Ланской рассказывал о писательнице Шабельской. Если посмотрите официальные источники о ее жизни, то там точных данных о времени и месте ее кончины нет, только предположительные. А было так. Шабельская на основании собственной жизни написала и опубликовала несколько романов. Речь в них шла о… Речь шла о сатанизме и о разных тайных обществах, с которыми переплелась жизнь главной героини – Вельской. Видите, даже фамилия похожа, только первый слог «ша» убран. Писательница, как и ее литературная героиня, имела смелость противостоять злу. Шабельская готовила к изданию новый роман, окончательно выводящий правду на свет Божий. Рукопись романа она отдала на прочтение Ланскому. Тот прочел роман, сделал редактуру и лично вернул рукопись автору. Шабельская вышла из его дома и без вести пропала. Роман так никогда и не был издан. Ланской говорил мне, что факты, изложенные в книге, – поразительны, но обнародовать их по памяти он никогда не решился.

Выслушав повествование, Лазарь с горечью вспомнил о недавно пропавшей Ангелине и задумался о ее судьбе: «Без вести пропасть – это намного хуже смерти. Если человека убили или он умер, родственникам и близким все ясно по крайней мере, а так… А мне вот не удается ни умереть, ни толком без вести пропасть», – иронизируя над собственной судьбой, подытожил он невеселые размышления.

Вечерело. На столе мерцала свеча. Синильга принимала гостей. Накануне в город вернулся Музыкант. И теперь он и Лазарь сидели за уютным кофейным столиком в квартире Синильги. Музыкант понимал, что эти двое – уже не те, какими он их оставил более месяца назад, но этой темы он всячески избегал, стараясь направить разговор в иное русло.

– Когда я был маленьким, – с отвлеченным видом рассказывал он, – мама давала мне рассматривать альбомы по античному искусству. Мое детское воображение поражали беломраморные эллинские и римские скульптуры, рельефы и барельефы. Что за удивительные люди были эти древние эллины и римляне, думал я, совершенно белые, как будто рожденные из снега и молока. Для меня было печальным открытием узнать, что греки и итальянцы – обычные люди, далеко не беломраморные. Даже волосы у них не белые, а черные как смоль.