— Я хочу еще капуччино, — поднялся Мартин. — Кому-нибудь принести кофе?

— Ну что ты как маленький. Чего ты хочешь?

— А мне станет лучше, если я расскажу?

— Не знаю. Расскажи, и увидим.

Пожав плечами, Мартин сел обратно.

— У тебя есть три желания, — предупредил его я.

— Ладно. Я хотел бы, чтобы мой брак не развалился.

— Ну, тут уж не судьба, — сказала Джесс. — Надо было держать член в штанах.

Мартин никак на нее не отреагировал.

— Я, естественно, хотел бы, чтобы той ночи с несовершеннолетней девочкой не было.

— Ну…

— Заткнись, Джесс, — не дал я ей договорить.

— А с третьим даже не знаю. Наверное, я хотел бы не быть таким засранцем.

— Вот и все. И совсем не страшно, правда?

Я на самом деле шутил, но никто не засмеялся.

— А почему ты не пожелал, чтобы та ночь все же была, но тебе ничего за это не было? — спросила Джесс. — Будь я на твоем месте, именно этого я бы и пожелала. И я все равно думаю, ты врешь. Тебе еще хотелось бы выглядеть хорошо.

— Но это ведь не решит проблему. Я все равно останусь засранцем. Меня все равно поймают на чем-нибудь другом.

— А почему тогда не пожелать, чтобы тебя вообще никогда не ловили? Почему бы тебе не пожелать, чтобы… Как там про елку было?

— Ты о чем?

— Ну, выражение такое есть.

— И на елку влезть, и задницу не ободрать?

Во взгляде Джесс читалось недоумение.

— Да, наверное. Только как можно ободрать задницу, залезая на елку?

— Ну, это просто выражение такое. К тому же если будешь слезать с елки, то точно обдерешь.

— Это же идиотизм. Почему тогда не сказать «и с елки слезть».

— Но ведь сначала на нее нужно залезть.

— А на кой хрен вообще лезть на елку?

— Мы немного отвлеклись от темы, — заметил я. — Смысл в том, чтобы пожелать чего-то, что сделает нас счастливее. И я понимаю, почему Мартин хочет… стать другим человеком.

— А я хотела бы, чтобы Джен вернулась, — сказала Джесс.

— Да, понятно. А что еще?

— Ничего. Больше мне ничего не нужно.

Мартин фыркнул:

— А тебе разве не хочется, чтобы ты не была такой засранкой.

— Если бы Джен вернулась, я бы изменилась.

— Или, может, не такой психованной?

— Я не психованная. Я просто… запуталась.

Повисло задумчивое молчание. Было очевидно, что согласились с этим далеко не все.

— То есть два оставшихся желания ты использовать не хочешь? — уточнил я.

— Нет, почему. Я хочу… Ну… Нескончаемый запас марихуаны. И… И еще было бы неплохо уметь играть на пианино.

— Господи, — вздохнул Мартин. — Это твоя главная проблема? Ты просто не умеешь играть на пианино?

— Не запутайся я так сильно, у меня было бы время играть на пианино.

На этом мы решили остановиться.

— А ты, Морин?

— Я уже говорила тебе. Ты тогда ответил, что Космический Тони может только складывать обстоятельства определенным образом.

— Скажи всем остальным.

— Я бы хотела, чтобы нашелся способ помочь Мэтти стать нормальным.

— Ты ведь можешь кое-что получше придумать, тебе не кажется? — спросила Джесс.

Мы напряглись.

— Что?

— Понимаешь, я просто думала, что ты скажешь. Ведь ты могла пожелать, чтобы он родился нормальным. И тебе не пришлось все эти годы подтирать ему задницу.

Морин задумалась.

— А кем бы я тогда была?

— Чего?

— Я не знаю, кем бы я тогда была.

— Ты все равно была бы Морин, тупая старая калоша.

— Она не об этом, — оборвал ее я. — Она совсем о другом. Мы — это все, что с нами произошло. И если отнять все, что с нами произошло, то… сама понимаешь.

— Нет. Ни хрена не понимаю, — ответила Джесс.

— Если бы не произошла история с Джен и… и все остальное.

— Типа как с Чезом?

— Именно. События подобной величины. Какой бы ты тогда была?

— Какой-то другой.

— Именно.

— Это было бы охрененно.

На этом мы закончили играть в желания.

Предполагалось, что это будет красивый жест. Такая попытка привести все к логическому завершению, словно какое-то логическое завершение вообще возможно. Но такова молодежь сегодня, разве нет? Они смотрят слишком много фильмов со счастливым концом. Все должно иметь завершение, и в финале только улыбка, слеза и взмах руки. Все всё поняли, нашли свою любовь, осознали свои ошибки, познали радости единобрачия, или отцовства, или заботы о родителях, или жизни как таковой. В мое время в конце фильма герои получали пулю в лоб, успев лишь узнать, что жизнь пуста, скучна, жестока и коротка.

Со времени того разговора в «Старбакс» прошло две-три недели. Каким-то образом Джесс удалось удержать нас — впечатляющее достижение для человека, чья манера общаться схожа с манерой спортивных комментаторов на радио: описывать все в малейших деталях, используя при этом максимум слов.

Примерно неделю спустя она вдруг начала проявлять интерес к Лиззи, бывшей девушке Джей-Джея.

— А где живет Лиззи? — спросила она у Джей-Джея.

— Около вокзала Кингз-Кросс. И заранее отвечу на твой вопрос: нет, она не шлюха.

— Она что, шлюха? Ладно, шучу.

— Понятно. Совершенно замечательная шутка.

— А где там можно жить, если ты не вокзальная проститутка?

Джей-Джей закатил глаза:

— Да не скажу я тебе, где она живет. Я что, идиот, по-твоему?

— Не собираюсь я говорить с ней. Делать мне больше нечего, кроме как болтать со всякими потаскухами.

— А с чего ты взяла, что она потаскуха? — спросил я ее. — Мы ведь все пребываем в святой уверенности, что она спала только с одним мужчиной.

— Как это называется? Ну, про хрен моржовый. Прости, Морин.

— Метафорически, — подсказал я.

Когда кто-то говорит «про хрен моржовый», а ты тут же понимаешь, что имеется в виду слово «метафорически», начинаешь задумываться, а не слишком ли хорошо ты знаешь собеседника.

— Точно. Она метафорическая потаскуха. Она бросила Джей-Джея и, возможно, нашла себе другого мужчину.