Я-то знаю. Ругаться мне не с кем, но очень часто я думала о Мэтти по шестьдесят минут в час. Больше не о чем было думать. Из-за остальных у меня появилась другая пища для размышлений — теперь я могла думать о происходящем с ними. Но чаще всего я была наедине с сыном, а это ничего хорошего не сулило.

В общем, тем вечером у меня было много разных мыслей. Засыпая, я думала о Дэвиде, о шотландском детективе, о нашем решении спуститься и отправиться на поиски Чеза, и в какой-то момент я потеряла власть над всеми этими мыслями, а проснувшись утром, решила разыскать жену Мартина и его детей, поговорить с ними и разузнать, есть ли шансы сохранить семью, — эта идея показалась мне весьма удачной. Ведь если бы у меня получилось, у Мартина стало бы намного меньше поводов для мучений, и у него был бы кто-то, а мне это поможет отвлечься — в общем, всем хорошо.

Но детектив из меня вышел никудышный. Вспомнив, что жену Мартина зовут Синди, я заглянула в телефонную книгу, но никакой Синди Шарп там не оказалось. На этом идеи у меня кончились. Поэтому я и попросила Джесс мне помочь — сомневаюсь, что Джей-Джей одобрил бы мой план, — и она нашла нужную информацию в компьютере буквально минут за пять. Но она захотела поехать со мной, и я ей разрешила. Да, я все знаю. Но вы сами попробуйте запретить ей сделать то, что она хочет.

Сев за папин компьютера зашла на google.com и набрала в строке поиска «Синди Шарп». Так обнаружилось интервью, которое Синди дала какому-то женскому журналу, когда Мартин попал в тюрьму. «Синди Шарп впервые рассказывает о том, как ей разбили сердце» и все такое. Там даже была фотография Синди с дочками. Она была похожа на Пенни, только не такая молодая и не такая стройная — она все-таки два раза рожала. А какова вероятность, что та пятнадцатилетняя девица была похожа на Пенни, только еще более стройная и с большой грудью или еще что-нибудь? Ведь Мартин и ему подобные мужчины — козлы, разве нет? Они, сволочи, думают, будто женщины — это ноутбуки: мол, старый уже совсем ни к черту, да и вообще сейчас можно найти и потоньше и чтобы умел побольше.

Из интервью я узнала, что она живет километрах в шестидесяти от Лондона, в местечке под названием Торли-Хит. И если она хотела помешать таким людям, как я, постучаться к ней в дверь и посоветовать вернуться к мужу, то интервью было большой ошибкой, поскольку ее дом был там описан в точности — напротив магазина на углу, через дом от школы. Журналистка хотела таким образом подчеркнуть, насколько идеальна жизнь Синди. Если не считать того, что ее мужа посадили в тюрьму за секс с несовершеннолетней.

Джей-Джею мы решили не говорить. Мы точно знали, что он не даст нам ничего сделать, придумав какое-нибудь дурацкий повод. Он вполне мог сказать: «Это не ваше дело», или «Дуры, вы лишите его последнего шанса». Но у нас с Морин была серьезная причина разыскать Синди. Мы думали так: возможно, Синди ненавидит Мартина за разгульный образ жизни. Но теперь он хотел покончить с собой и вряд ли бы продолжил так себя вести, по крайней мере первое время. В общем, если она не примет его обратно, то, получается, она ненавидит его настолько сильно, что желает его смерти. А это сильная ненависть. Пусть он никогда и не заявлял о своем желании вернуться к ней, но ему нужно было побыть в спокойной домашней обстановке, в таком местечке, как Торли-Хит. Лучше ничего не делать там, где нечего делать, чем в Лондоне, где можно в любой момент попасть в беду, — ему стоило побыть подальше от пятнадцатилетних девочек, ночных клубов и высотных домов. Так нам казалось.

В общем, мы поехали. Морин сделала жуткие бутерброды с фаршированными чем-то яйцами вкрутую — я не могла это есть. Сначала мы ехали на метро, потом на электричке до городка Ньюбери, откуда уже на автобусе добирались до Торли-Хит. Я боялась, что нам с Морин не о чем будет разговаривать и станет страшно скучно, а в итоге я сделаю какую-нибудь глупость — просто из-за скуки. Но вышло все иначе, и это главным образом моя заслуга — мне это стольких трудов стоило. Я решила изобразить из себя журналиста и всю дорогу расспрашивать Морин о ее жизни, какой бы скучной и депрессивной ни была бы история ее жизни. Единственная загвоздка состояла в том, что ее рассказ и вправду оказался очень скучным и депрессивным, так что на время ее рассказов я отключалась, пытаясь придумать следующий вопрос. Пару раз она удивленно на меня смотрела, поскольку я, похоже, тогда задавала вопросы, на которые она только что ответила. Например, отключившись в очередной раз, я успела осознать только последние слова: …встретила Фрэнка. Ну, я и спросила: а когда ты встретила Фрэнка? Но, похоже, последней ее фразой было: именно тогда я и встретила Фрэнка. В общем, если я захочу стать журналистом, то мне над этим еще надо будет поработать. Но, с другой стороны, разве я стану брать интервью у людей, которые ничего не сделали в своей жизни и растят сына-инвалида? Мне будет легче сосредоточиться — ведь мои собеседники будут рассказывать о своих новых фильмах и всем остальном, что мне на самом деле интересно.

Как бы то ни было, главное — это что мы проделали огромный путь, приехали хрен знает куда, а я ничего не спросила у нее про любимые позы в сексе и все в таком духе. Тогда я и поняла, насколько сильно изменилась с Нового года. Я выросла как личность. И мне подумалось, что наша история идет к завершению и что у этой истории будет счастливый конец. Ведь я выросла как личность, а еще мы помогали друг другу справиться с трудностями. Мы не просто сидели и ныли. Ведь именно в такие моменты истории заканчиваются, разве нет? Когда люди осознают свои ошибки, а проблемы решаются? Я сто раз видела это в кино. Сегодня мы поможем Мартину, потом что-нибудь придумаем для Джей-Джея, затем настанет моя очередь, а после меня — очередь Морин. Спустя девяносто дней мы все встретимся на крыше, улыбнемся и обнимемся, зная, что наши трудности уже позади.

Автобус остановился прямо у того магазина, о котором шла речь в статье. Выйдя из автобуса, мы стали высматривать нужный нам дом на противоположной стороне улицы. Это был невысокий дом с лужайкой, обнесенный невысокой оградой, за которой мы увидели двух девочек. Закутанные в шарфы, они играли с собакой. Я тогда спросила у Морин: а ты знаешь, как зовут детей Мартина? А он такая: да, их зовут Полли и Мейзи. Это было похоже на правду. Я вполне могла себе представить, что Мартин с Синди могут дать своим дочерям такие старомодные имена, чтобы можно было притвориться, будто какой-нибудь мистер Дарси — их сосед. Я окликнула: эй, Полли! Мейзи! Они посмотрели на нас и подошли к ограде. На этом моя работа детектива была окончена.

Мы постучали в дверь, и появившаяся на пороге Синди посмотрела на меня так, будто знает, но не помнит откуда. Я ей объяснила: меня зовут Джесс. Я из топперсхаусовской четверки и, понимаете, имею некоторое отношение к вашему мужу и всему, о чем писали в газетах. Кстати говоря, там писали неправду. (Это я ей сказала про неправду, а не вам. Жаль, что я не дружу с правописанием. Теперь я понимаю, зачем оно нужно.)

А она меня тут же поправила: бывшему мужу. В общем, не самое удачное начало разговора.

Но я не растерялась: об этом-то и речь.

А она такая: о чем?