Он ведь никогда не открещивался от своего отцовства – во всяком случае, на официальном уровне, – но, с другой стороны, и не признал его. А это означало, что в глазах общественности у нее не было отца, а у него – дочери. И предсказать, как он поведет себя, когда она явится к нему на порог, было совершенно невозможно. Существует ли хотя бы малейшая вероятность того, что он может ее узнать? Узнает ли она его? И не так, как она узнавала его на фотографиях в газетах, а на каком-то более глубинном уровне. Всколыхнется ли в ее душе что-то, скажет ли ей о том, что они с ним одной крови, а не просто два чужих человека, стоящие по разные стороны порога? Что они родня?

Элли не была в этом уверена. Ее утешала мысль, что он не в курсе вчерашних событий и что, по крайней мере пока, его имя не мусолит пресса по ее милости. Но все равно оставалось слишком много вопросов, ответы на которые она не знала.

– Потренируйся на мне, – предложил Грэм, приосаниваясь и выпячивая грудь. Он изогнул одну бровь и изобразил на лице преувеличенную серьезность. – Здравствуйте, юная леди, – произнес он, так потрясающе спародировав ее отца, что Элли ткнула его кулаком в плечо.

– Хватит, – сказала она. – Это как-то глупо выглядит.

Грэм снова расслабился, нимало не расстроившись.

– Ладно, как тогда?

– Наверное, я просто постучусь, а там буду действовать по обстоятельствам.

– По крайней мере, на твоей стороне элемент неожиданности. – Он скрестил руки на груди. – У него не будет времени подготовиться, и это даст тебе возможность сориентироваться на ходу.

– Наверное.

Она снова уткнулась в окно.

Они уже подъезжали к самому городу. В воздухе висел аппетитный запах жарящихся морепродуктов, просачивающийся сквозь открытые окна автобуса. Впереди виднелись запруженные людьми улицы, и Элли на миг кольнуло сожаление о том, что она пропускает праздник дома, в Хенли. Над длинными столами были натянуты ряды флажков, а в воздухе над магазинами поднимались струйки дыма.

Грэм потянул носом воздух.

– Пахнет печеными моллюсками, – сказал он.

Автобус между тем уже затормозил перед туристическим бюро. Выглядело оно гораздо солиднее, чем в Гамильтоне; оставалось надеяться, что и прием там ждал более радушный. Элли не слишком улыбалось пробираться сквозь толпу в обществе Грэма, который неминуемо должен был привлечь к себе ненужное внимание, и, едва выйдя из автобуса, она протянула ему темные очки, забытые им на сиденье.

– Это, конечно, не усы, – сказал он, надевая их, – но за неимением таковых тоже сойдут.

На остановке висела большая карта, и Элли посмотрела, что до дома, расположенного на небольшом полуострове к северу от главного торгового района, не так уж и далеко. Нужно было пройти через центр города, но, как только они оставят позади людные улицы, идти останется всего ничего. Шагая следом за Грэмом по направлению к гуще веселящегося народа, она представляла себе красную двустворчатую дверь, как нападающий с мячом представляет себе ворота соперника, пытаясь сосредоточиться вопреки шуму, музыке и запахам еды.

– Я бы, пожалуй, сперва съел ролл с омаром, – заметил Грэм, когда они очутились в сердце праздника, этом море красных, белых и голубых рубашек.

Вдоль главной улицы тянулись в обе стороны сдвинутые в одну линию столы с закусками, но веселье уже выплеснулось на тротуары и в магазины. Повсюду были ребятишки – в колясках и на велосипедах, с водяными бомбочками и с печеньем в руках, в большинстве своем предоставленные самим себе, в то время как их родители присматривали за едой или раз за разом прикладывались к бутылке с пивом, сознательно забыв обо всем на свете.

Элли попыталась вспомнить, что они ели в последний раз, и, когда до нее дошло, что это были растаявшие шоколадки еще на лодке, в животе у нее тоже заурчало.

Грэм остановился перед самым первым столом, накрытым скатертью в клетку.

– Ну прямо как мираж, – пошутил он. – Сколько времени мы блуждали по морю?

Голубая клетчатая скатерть была практически полностью заставлена подносами с едой: моллюсками, устрицами и креветками, хот-догами, гамбургерами и чипсами, картофельным салатом, вареной кукурузой и шоколадными кексами. Грэм направился прямиком к огромному подносу с роллами, и мужчина, стоявший на раздаче, – на нем был точно такой же фартук с омарами, какими они торговали у себя в магазине, – вооружился щипцами и вопросительно посмотрел на Грэма.

– Будете брать? – спросил он, и Грэм с умоляющим видом посмотрел на Элли.

– Да возьми уж, – смилостивилась она. – Только навынос.

– Не волнуйся, я вполне могу идти и есть одновременно, – заверил он ее и добавил: – Я вообще очень талантливый.

– Я в этом не сомневаюсь, – отозвалась она, но тут слева от нее над толпой пролетел взволнованный шепот.

Элли приподнялась на цыпочки, чтобы посмотреть, что там такое, и сердце у нее заколотилось как сумасшедшее. Она бросила отчаянный взгляд на Грэма, но тот что-то говорил мужчине в фартуке с омарами, который пытался разлепить две одноразовые тарелки.

С пересохшим от волнения ртом Элли повернулась обратно. Там, едва ли в десятке шагов от нее, стоял ее отец. Он с улыбкой обменивался рукопожатиями с окружающими, одетый в обычную красную футболку поло и легкие светлые брюки. Ветер ерошил его темные с проседью волосы. Высокий и худощавый, он возвышался над толпой, сквозь которую продвигался. Следом за ним шел фотограф, принимавшийся щелкать затвором всякий раз, едва стоило сенатору остановиться, чтобы потрепать за щечку какого-нибудь малыша или с теплой улыбкой пожать чью-нибудь руку. Но если не считать фотографа, он был один: без помощников с репортерами и без жены с детьми.

Толпа, разделявшая их, поредела, и у Элли подогнулись колени. Он, очевидно, вышел пообщаться с народом, невзначай появиться на публике, и не вступал ни с кем в долгие разговоры, лишь обменивался парой дежурных фраз с каждым, кто попадался ему на пути. Сенатор был уже совсем рядом, и ум ее лихорадочно заработал, пытаясь хоть за что-нибудь уцепиться. Но внезапно Элли поняла, что не может вспомнить ровным счетом ничего: ни зачем приехала, ни что хотела сказать, ни как собиралась себя вести.

Теперь их отделяли друг от друга всего несколько шагов, и эта близость была пугающей; до этой минуты он, пожалуй, был для нее чем-то вроде плода ее фантазии, быть может, из-за того, сколько раз она рисовала в своем воображении сценарий, как две капли воды похожий на то, что происходило сейчас. Но в своих мечтах она всегда подходила к нему вплотную, они смотрели друг на друга совершенно одинаковыми зелеными глазами, и он немедленно понимал, кто перед ним стоит.

Так вот зачем она приехала сюда.

Не ради денег. И даже не ради того, чтобы увидеть его.

А ради того, чтобы он увидел ее.

Теперь между ними стоял всего один человек – мужчина в бейсболке с эмблемой «Ред сокс», который выглядел совершенно обалдевшим. Сенатор похлопал его по плечу и с неподдельным энтузиазмом произнес: