– Да, – Грэм притянул ее ближе к себе, – тут бы они просчитались.

Какое-то время они ехали в молчании. Автобус время от времени останавливался, чтобы дать пассажирам сойти. Негромкое урчание мотора убаюкивало, и Грэм почти уже уснул, когда из полудремы его вырвал голос Элли.

– И что теперь? – спросила она.

Грэм не был уверен, к чему именно относился этот вопрос. У него могла быть тысяча различных толкований. «Что мы будем делать, когда вернемся обратно в Хенли?», или «Может, стоит еще раз попробовать с отцом?», или «Что случится, когда через два дня ты уедешь обратно?». А может: «Чем это все обернется?». Или так: «Пусть мы трясемся в автобусе посреди штата Мэн, и хотя сегодня был худший день на свете, а вчера – худший вечер на свете, мы ни за что не согласились бы сейчас очутиться где-нибудь в другом месте, так что нельзя ли сделать так, чтобы эта поездка длилась вечно?»

– Что ты имеешь в виду? – спросил он хрипло, и она подняла голову и с серьезным видом посмотрела на него.

Ее зеленые глаза казались очень большими, а волосы спутались от ветра, и она была такая красивая, что Грэм почувствовал, как сердце у него вдруг стало похоже на надутый воздухом шарик, такой невесомый, что, казалось, вот-вот утянет за собой ввысь всего его целиком.

– Я имею в виду нас с тобой, – пояснила она, и каждое слово прозвучало в ушах Грэма точно удар, потому что ответа он не знал; он не знал, что произойдет, и, хуже того, он не знал, что может ей предложить.

Через два дня он уедет из Хенли. Через две недели закончит съемки в этом фильме. А через три недели в прокат выйдет заключительная часть трилогии. Грэм будет мотаться по всему миру с приклеенной улыбкой на лице и раз за разом повторять, что́ именно они хотели сказать своим фильмом: в Лос-Анджелесе, в Токио, в Сиднее, в Лондоне и снова в Лос-Анджелесе. И снова здравствуйте, толпы народу и ночная жизнь, бесконечные ток-шоу и пресс-конференции.

И никаких больше рыбачьих лодок и прогулок по каменистым пляжам.

И никакой больше Элли.

– Я не знаю, – признался он честно, потому что в самом деле не знал этого.

Вопрос казался слишком серьезным для однозначного ответа. Сейчас, сидя с ней рядом, он представить себе не мог, как будет жить без нее. Но в его реальную жизнь она тоже не вписывалась. Такое впечатление, что существовало два отдельных друг от друга Грэма Ларкина, и пусть один из них был более настоящим, более реальным – пусть даже он был более счастливым из них двоих, – второй все равно занимал больше пространства, и никаких перемен в этом отношении не предвиделось.

Грэм беспомощно посмотрел на нее.

– Я не знаю, – повторил он снова, не отваживаясь встретиться с ней взглядом. А когда все-таки отважился, то увидел, что она кивает.

Похоже, его слова ничуть ее не ранили, не оскорбили и даже не удивили. На ее лице застыло какое-то задумчивое, даже выжидательное выражение, и сердце его заныло от сомнений. Она снова кивнула.

– Что ж, пара дней в запасе у нас с тобой все-таки есть, – произнесла она наконец, и теперь настал черед Грэма кивать. – Так что будем делать?

Он улыбнулся:

– Будем бродить босиком по воде.

– Мое любимое занятие.

– Я знаю.

– А еще что?

– Есть мороженое в жаркий день, – произнес он негромко и прикрыл глаза. – Слушать шум волн вдалеке. Гулять по вечерам. Ходить купаться. Читать стихи. Возиться с Бубликом.

Элли потрясенно смотрела на него.

– Это же мое письмо, – сказала она, качая головой. – Как ты все это запомнил?

– Разве это можно было не запомнить?

Теперь она тоже улыбалась.

– Слишком много всего, – произнесла она вслух. – У нас не хватит времени на все сразу.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал он ей, твердо зная, что так оно и будет.

Но чем ближе они подъезжали к Хенли, тем более острая тоска охватывала Грэма. Каждый раз, когда кто-то сходил с автобуса, он становился все более напряженным, предчувствуя тот миг, когда им самим придется сойти. От сидений исходил запах затхлости, окна были все в соляных разводах; в раскаленном автобусе было жарко как в печке, и, если бы его когда-нибудь спросили о том, как бы он хотел провести Четвертое июля, едва ли все это попало бы в перечень его желаний. И тем не менее при одной мыс ли о том, что скоро им обоим придется вернуться обратно в реальный мир, ему становилось тошно.

Когда автобус свернул с шоссе, проложенного вдоль берега, Элли уселась прямо и потянулась.

– У нас еще есть немного времени до начала салюта, – сказала она. – Я обещала Квинн встретиться с ней на празднике. – Она закусила губу, и Грэм понял, что она пытается понять, как ей поступить. Она пристально посмотрела на него, потом, похоже, пришла к какому-то решению. – Ты хочешь…

– Что?

– Ты хочешь пойти со мной?

– Спасибо тебе за этот вопрос, – сказал он, понимая, какое значение она в него вкладывала, чего это могло ей стоить. Оба отдавали себе отчет в том, что это не простое приглашение. Это был выбор, который она сделала. Она выбрала его.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Но, боюсь, это не слишком хорошая идея.

Она печально улыбнулась:

– Из-за фотографов?

– Из-за них тоже, – отозвался он. – Мы слишком далеко зашли в попытках сохранить секретность. Не имеет смысла сейчас ломать тебе жизнь.

Она кивнула:

– Значит, я так и останусь «неустановленной девушкой».

– Если нам повезет, то да, – сказал он и улыбнулся. – А звучит даже неплохо, ты не находишь?

Автобус свернул на дорогу к гавани, и их глазам открылась городская площадь, так сильно запруженная народом, что людские потоки выливались на улицы перед магазинами. Грэм и представить себе не мог такое количество людей: они были повсюду, они ели гамбургеры, хот-доги и роллы с омарами, пили пиво, танцевали под музыку и запускали петарды, которые с хлопком взлетали из травы и распускались в вышине разноцветными спиралями, прежде чем растаять в воздухе. Все это практически ничем не отличалось от праздника всего в часе езды отсюда, только среди гуляющих вместо отца Элли была ее мама. И еще, возможно, Гарри.

– Как бы мне хотелось позвать тебя к себе, – сказала Элли, когда автобус затормозил перед самой гаванью, где стояла зеленая скамья и небольшой знак с расписанием.

– Мне все равно нужно разобраться с лодкой, да и проверить, что там с этим фотографом, тоже, – сказал он. – Может, увидимся вечером?

– Под покровом темноты, – ухмыльнулась Элли.

Они сошли на тротуар, пока еще скрытые от гуляющих неповоротливой тушей автобуса, но он совсем уже скоро должен был продолжить свой путь, оставив их без прикрытия.