– Чего вы хотите? – Антон вышел вперед, отвлекая внимание бабки от нас с Лешей.

– От вас – ничего. А с Альбиной хочу поговорить. Без свидетелей.

Положение патовое – если она снова ударит, противостоять сил не хватит. Но и снова идти к ней не хочется. Только все равно деваться некуда.

– Я пойду, но ты должна отпустить их, – колени ещё подрагивали, а вот голос оказался на удивление спокойным, даже сама удивилась. И не обратила внимания на возражения спутников. – Мне нужны гарантии.

Марьяна Никитична медленно и с чувством собственного достоинства спустилась по ступенькам, но ближе не подходила. Умная, зараза.

– Не я их сюда привела, не мне и решать их судьбу. Ты же понимаешь, что здесь вы слабее. И те обезьянки, которых вы по всему забору рассадили, сделать ничего не успеют. Но могут попытаться. Тогда с полным правом могу их искалечить. – Похоже, насчет «безуменки» я дала маху, это больше похоже на нормальный такой сдвиг по фазе. – Но ничего этого мне не нужно. Я хочу просто пообщаться с внучкой.

– Я пойду с ней, – Алексей развернулся так, что оказаться на линии между мной и бабкой.

– Нет, не пойдешь, – чуть потянула его руку, привлекая внимание. – Выведи отсюда людей. Позаботься о Юре и моей матери. Пожалуйста.

– Одна ты тут не останешься.

Хороший мой, боюсь, выбора у нас. И придется выходить на открытое противостояние. Хотя, была одна идея, как сделать так, чтобы каждый получил своё, пусть и не в том виде, на который надеялся.

– Ладно, вы сейчас уходите. Все вместе. И что от этого изменится? – Бабка была не только спокойна, как удав, но и столь же хладнокровна. Да и с разумностью этого довода не поспоришь. Наш конфликт возник не вчера и от того, что сегодня разойдемся миром, все останется в той же заднице.

– Идите.

Воропаев внимательно посмотрел мне в глаза, дернул щекой, но все же нехотя кивнул. И ничего не сказал. Мне. А вот к Марьяне Никитичне повернулся и пару секунд не сводил взгляда. Даже почудилось, что она нервно вздохнула.

– Если через час Аля не будет стоять возле машины живая и невредимая, перебью ваш клан до третьего колена.

А потом развернулся и ушел.

Признаюсь честно, пару секунд смотрела ему в спину, разве что не открыв рот. Как-то не вязался такой геноцид с личностью Алексея. А там кто знает, может, здесь как раз справедливо изречение про омут.

По всей видимости, похожие мысли одолевали и бабку. Во всяком случае, вслед ему она смотрела с весьма кислым выражением лица. Хоть какое-то моральное удовлетворение.

– Идем.

Я молча поднялась по ступенькам, считая про себя секунды. Это здорово помогает, когда нужно отвлечься и не сорваться.

Страха, как такового, не было, но каждый нерв звенел натянутой струной.

Потому что от нынешнего разговора будет зависеть, как пойдет моя жизнь дальше. Всё равно тянуть дальше некуда, тем более что теперь под удар поставлена и моя мать. Пусть отношения у нас специфические, но и причинить ей зло не дам.

Родня продолжала сидеть колонией кукол, вызывая странное сочетание сочувствия и брезгливости. И стоило оно? Ведь для того, чтобы собрать единую силу клана, каждый его член должен дать согласие. Знать, что станешь просто телом, из которого выжали силу, как рассол из огурца.

Тем стыднее понимать, что и сама когда-то давно считала принадлежность к клану не ярмом, а привилегией. Гордилась тем, что Журавлева. Хорошо хоть время вышибло из головы лишнюю дурь, оставив только необходимую.

– Не обращай на них внимания, они нас не слышат, – бабка не стала снова проходить во главу стола, предпочитая обосноваться в кресле, но перед этим бросила мне на колени упаковку влажных салфеток. – Присаживайся, и поговорим, как взрослые люди.

Возражать не стала, и мы уселись лицом друг к другу.

Пару минут присматривались и едва ли не принюхивались, пытаясь определить слабые места.

– Ты изменилась, – Марьяна Никитична как-то одномоментно потеряла интерес к моему лицу и откинулась на подголовник. – Так понимаю, у тебя есть кое-какие вопросы. Спрашивай.

Вопросов у меня было великое множество, поэтому решила не терять время, тем более что его не так и много:

– Вы ведь в молодости потеряли дочь, ничего не ёкнуло, когда своими руками отбирали ребенка у моей матери?

– Нет, я тебе польстила – как была дурой, как и осталась, – ведьма только устало покачала головой, и я поняла, насколько она стара. Нет, лицо не покрылось морщинами, да и глаза остались такими же цепкими и блестящими. Но в этой почти идеальной картине благородного увядания было нечто страшное. И это разъедало её, делая невыносимо хрупкой и отталкивающей. – Твоя бабка тоже была идеалисткой. Поэтому и отделилась от клана, стала жить в городе. Надо было сразу её на место поставить, но жалко стало сестру. А не надо было жалеть, ни она, ни ты не знаете, как это – пройти обряд окончательной инициации.

– Зато моя мать знает.

– Да, она знает. Вот только понять, для чего это, так и не смогла. Посмотри на них, – она кивнула на родню. – Унылое зрелище, правда?

Едва ли не первый раз за последние годы я была с ней согласна – что есть, то есть.

– Они сами это выбрали. У первых в роду выбора нет.

– Нет, – старая ведьма почти удовлетворенно кивнула. – Пока не поняла, что это и есть равновесие, со стороны и сама видела иначе. Для тебя это трагедия и бессмысленная жестокость. А для меня это способ сохранить род. Подумай, сколько детей выжило только потому, что их матери – ведьмы.

Помнится, был один деятель от политики, который утверждал, что процветанию конкретного государства мешает конкретный народ. И если его принести в жертву будущей идеальной цивилизации, люди только выиграют. Не удивлюсь, если «Майн кампф» у бабки настольная книга.

– А сколько от этого умерло? Они ведь не просто пропадают, не так ли? – Тишина была весьма красноречивым ответом. – Вы правы – мне этого не понять. И я не хочу даже пытаться это понимать.

– Можно подумать, мне хотелось терять ребенка! – Моё упрямство Марьяна Никитична не оценила и вскочила с кресла. – Семья это не только посиделки за столом, это ответственность, которую я несу. И которая потом перейдет на твою мать, а позже и на тебя. Одумайся, Альбина, пока не поздно!

– Поздно стало ещё четырнадцать лет назад, – я тоже поднялась, не видя смысла в продолжение разговора. – И да, кстати, я не могу иметь детей. Вообще.

Похоже, эта милая подробность бабке была неизвестна, ну, или же она гениальная актриса, потому что пошатнулась вполне правдоподобно.

– Ты что наделала?!

– С чего вы взяли, что это из-за меня?

– Потому что тебя ещё в двенадцать лет обследовали вдоль и поперек! – Она сорвалась на крик, а потом с явным усилием замолчала. – Ты понимаешь, на что обрекаешь род?