Что теперь сделать со спиралью? Я не посмела выбросить ее в мусорное ведро, потому что Муди мог найти ее там.

Металл был мягкий. Может, мне удастся порезать ее? Из коробки для швейных принадлежностей я вынула ножницы и принялась за работу, разрезая все на мелкие кусочки.

Взяв нож, я отвернула болты окна, открыла его и убедилась, что меня никто не видит. Затем я выбросила куски спирали на улицу Тегерана.

5 апреля был день рождения папы. Ему исполнялось шестьдесят пять лет, если он еще был жив. День рождения Джона выпадал на 7 апреля. Ему исполнялось четырнадцать лет. Знал ли он, что я еще жива?

Я не могла послать им подарки. Я не могла испечь для них торт. Не могла позвонить, чтобы поздравить их. Я даже не могла послать им открытки.

Иногда я стояла ночью на балконе, смотрела на луну и думала о том, что хотя мир огромен, но ведь одна и та же луна светит для Джо, Джона, для мамы, папы и для меня тоже. И ту же луну видит Махтаб…

Однажды, выглянув в окно, я остолбенела: на противоположной стороне улицы стояла госпожа Алави и смотрела на меня. Какое-то время мне казалось, что этот силуэт лишь мираж, предмет моего больного воображения.

– Что вы здесь делаете? – взволнованно спросила я.

– Я давно наблюдаю за этим домом, ожидая часами, – ответила она. – Я знаю, что с вами случилось.

Как ей удалось узнать, где я живу? В посольстве? В школе? Это неважно. Испуганно, не веря своим глазам, я смотрела на эту женщину, готовую рисковать своей жизнью ради того, чтобы Махтаб и меня вырвать из этой страны. И сейчас, как никогда, я отчетливо осознала, что Махтаб нет со мной.

– Что я должна сделать? – спросила Алави.

– Ничего, – ответила я, охваченная отчаянием.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказала она очень тихо, потому что понимала, что разговор по-английски с женщиной в окне может показаться подозрительным.

– Подождите, пожалуйста, – ответила я.

В один миг я отодвинула раму, потом просунула голову между прутьями.

– Я наблюдаю за этим домом много дней, – повторила Алави.

Она рассказала, что какое-то время ее сопровождал брат, сидевший в машине. Однако это вызвало подозрения, и у них спросили, что они тут делают. Брат Алави ответил, что он наблюдает за девушкой, живущей в одном из домов, так как хочет на ней жениться. Этого объяснения оказалось достаточно, но сам инцидент встревожил мужчину. Так или иначе сейчас она была одна.

– Все уже готово для переезда в Захедан, – сообщила она.

– Я не могу ехать. Со мной нет Махтаб.

– Я найду ее. Возможно ли это?!

– Я прошу вас не делать ничего, что вызвало бы подозрения.

Она утвердительно кивнула и исчезла так же внезапно, как и появилась. Я вернула на место оконную раму, спрятала нож и погрузилась в раздумья, моля Бога, чтобы все это не оказалось только сном.

Наверное, Богу было угодно, чтобы земной шар оборачивался медленнее. Мне казалось, что сутки растянулись до бесконечности. Это были самые длинные дни в моей жизни. Основным моим занятием стал поиск способов как-нибудь убить время.

Я придумала хитрую стратегию общения с Махтаб. Из того, что я нашла дома, или из продуктов, которые приносил Муди, я старалась приготовить любимые блюда Махтаб. Больше всего ей нравился болгарский плов.

Из остатков шерстяных ниток мне удалось связать крючком маленькие башмачки для куклы Махтаб. Потом я вспомнила, что у нее есть несколько блузочек с воротниками под шею типа «гольф», которые она носила, жалуясь, что воротники ей жмут. Я обрезала воротники, а из полосок ткани сшила платьица для куклы. Найдя белые блузки с длинными рукавами, из которых Махтаб выросла, я обрезала рукава и получила необходимый материал, чтобы удлинить блузки. Теперь моя девочка сможет их надевать.

Муди взял эти подарки с собой, но так и не сказал мне о ребенке ни слова. Лишь возвращая обратно башмачки куклы, он проронил:

– Махтаб сказала, что не хочет надевать кукле эти башмачки, потому что дети испачкают их.

Я старалась не показать Муди, какую радость доставили мне эти слова. Сообразительная маленькая Махтаб поняла мой план. Таким образом она передавала мне: «Мамочка, я жива». Значит, она была с другими детьми. И это, слава Богу, исключало дом Амми Бозорг.

Но где же она?

От тоски и растерянности я начала просматривать изданные на английском языке книги Муди. Большинство из них были об исламе, но мне это не мешало. Я перечитала их от корки до корки. Среди них я нашла словарь Вебстера и тоже прочла его. Я весьма сожалела, что здесь нет Библии.

Бог был моим единственным собеседником во время этих полных отчаяния дней и ночей. Постепенно в моем возбужденном разуме начал формироваться определенный план. Беспомощная в этой западне, не имея ни малейшей возможности хоть как-то защищаться, я хваталась за все, что могло приблизить меня к Махтаб. Поэтому я обратилась к религии, которую исповедовал Муди.

Я подробно изучила справочник обычаев и ритуалов мусульманских молитв и начала практиковаться. Перед молитвой я мыла руки, ладони, лицо и стопы. Потом надевала белую молитвенную чадру. Во время молитвы верующий на коленях склоняется в смирении перед волей Аллаха, и его голова не должна касаться ничего, что сделано рукой человека. Вне дома это просто. В жилых помещениях верующий должен пользоваться молитвенным камнем. Я нашла их в доме несколько штук. Это были обычные кусочки затвердевшей глины диаметром около трех сантиметров. Молитвенным камнем мог быть любой кусочек земли, но эти были слеплены из земли в Мекке.

Надев чадру, положив перед собой открытую книгу на пол и головой касаясь камня, я регулярно произносила молитвы.

Однажды утром, когда Муди встал с кровати, я привела его в замешательство, занимаясь ритуальным омовением. Озадаченный, он смотрел, как я надеваю, чадру и занимаю положенное мне место в холле. Я точно знала, где оно: не рядом с ним, а позади него. Мы вместе обратились лицом к Мекке, произнося торжественные молитвы.

Я стремилась достичь двух целей. Прежде всего, удовлетворить Муди, даже если бы он заметил, что скрывается за моей религиозной преданностью. Он должен понять, что я хочу заслужить его расположение, чтобы вернуть Махтаб. Но разве не этого ему хотелось? Забрать у меня Махтаб было единственным и окончательным средством, которое должно было заставить меня покориться и согласиться с его взглядами на нашу будущую жизнь. И сейчас он мог убедиться, что его стратегия принесла желаемые результаты.

Но даже это было для меня второстепенным. В моих мусульманских молитвах я была более искренней, чем Муди мог бы предположить. В сущности, я только лихорадочно искала помощи. Если Аллах является таким же высшим созданием, как и мой Бог, я буду выполнять его требования так рьяно, как только смогу. Я хотела удовлетворить Аллаха еще больше, чем угодить Муди.