– А нам выгодно усиление русского медведя?

– Нам выгодно ослабление британского льва как раз до такого состояния, которое сделает его сговорчивым и готовым признать Израиль. Не воспользоваться для этого силой медведя, имея все возможности, мне кажется непростительной глупостью. Ну, а потом… Потом всё может измениться…

Посидели молча. В головах щёлкали арифмометры Однера…[53]

– Как будем компенсировать затраты?

– После окончания кораблестроительной программы и формирования армии Израиля перепродадим право аренды на Квантун.

– И найдётся покупатель?

– Вот, – Эдмон Ротшильд поднял указательный палец, – это самое интригующее и непонятное. Император отдал мне горнопромышленную карту с собственноручными пометками. Если ей верить, то Квантун и регионы, прилегающие к нему, – сокровищница царя Приапа. Алмазные россыпи в провинции Шандунь[54], кимберлитовые трубки в двух шагах от Дальнего, нефть в устье рек Ляохэ и Янцзы, уголь под Мукденом. Не менее богата и Корея – вот, посмотри сам.

– Ого! Такое не удержать, даже если поставим под ружьё всех переселенцев. Британия и её дальневосточный пудель – Япония – не смогут пройти мимо такого богатства в чужом кармане.

– Император говорит то же самое. Поэтому он предлагает не пытаться съесть то, что не в состоянии переварить, а получить концессии и привлечь максимальное количество инвесторов из Европы и САСШ, как крупных, так и самых мелких. Сделать так, чтобы Китай и Корея кишели вкладчиками, которые очень нервно относятся к попыткам силой перераспределить те активы, в которые они вложили свои деньги. Эта шумиха создаст препятствия для любых силовых акций, замаскирует наши планы и создаст крайне благоприятный фон для продажи всех активов оптом…

– Я так понял, Эдмон, что этой продажей ты хочешь не только покрыть затраты и получить прибыль, но ещё и купить лояльность некоторых правителей к Израилю? И всё же удивительно. Я не слышал, чтобы кто-то вёл геологическую разведку в этих местах. Выходит, я чего-то не знаю…

– Выходит, Гораций, что мы очень много, чего не знаем… Он очень интересно сказал: «Заключая с вами договор, я надеюсь, что вы поможете мне дожить до его завершения».

– То есть он понимает, откуда ему угрожает опасность…

– Не просто понимает. Он её прекрасно идентифицировал и подробно описал. Его предложение – это как раз конкретные шаги по уменьшению рисков…

– А мы в это время…

– Да. Эту работу и кое-что другое придётся сворачивать. Я уже распорядился о разработке анонимной кампании поддержки царя во Франции. Прошу тебя то же самое сделать в России. Концепция поменялась, и теперь он нам нужен живой, здоровый и безмерно популярный. Так что над светлым образом придётся потрудиться. Ну, ничего – сами замазали, сами и отмоем.

– Что ещё?

– На время подготовки – никаких резких движений. О нашей активности на какое-то время должны забыть. Я даже настоял на том, чтобы отложить обнародование вот этого, – Эдмон положил на стол бумагу с императорским вензелем.

– Что это? – не вставая, поинтересовался Гинцбург.

– Отмена черты оседлости… Вчера я бы этот закон приветствовал. Сегодня – уже нет. Он возбудит ажиотаж, привлечёт ненужное внимание и главное – отберёт у нас колонистов, которые передумают переселяться. А у нас, особенно теперь, каждый человек будет на счету.

1900. Декабрь.

Вилла Петролеа. Встреча старых знакомых

При всей мощи своей империи, Нобели не могли остановить вторжение международных банкирских домов в свой бизнес. С тоской оглядывались они вокруг в поисках союзников и не находили их. Нобелевский бизнес полностью зависел от российской нефти, транспорта и спроса, что делало его уязвимым на нестабильном, неуправляемом международном рынке. Им ещё крайне везло, что для Ротшильдов в это время главной задачей была борьба со «Стандард Ойл» за мировое господство, и компанию Нобелей они рассматривали не столько как конкурента, сколько как потенциального союзника в войне с американцами. Но союз этот не мог быть вечным, и Нобели понимали – придёт время, и безжалостный «партнёр» вцепится им в горло.

Альфред Нобель, живший в Париже, был больше, чем его братья, искушён в тонкостях биржевых махинаций. Он понимал шаткость финансового положения «Товарищества», которому постоянно не хватало денег для стремительного развития, и реально оценивал могущество противника. Именно Альфред настоял на переговорах с Ротшильдами, которые и начались в 1884 году. На первой же встрече Жюль Арон, представлявший российские интересы Альфонса Ротшильда, заявил: «Ротшильды, несмотря на свою мощь и власть, должны не воевать, а сотрудничать с Нобелями на российском рынке». И братья смогли перевести дух.

В марте 1895-го Эммануил Нобель и Жюль Арон подписали с Уильямом Либби, выступавшим от имени американской отрасли, соглашение о разделе рынков. Америка получала 75 процентов мирового экспорта, Россия – 25 процентов. Перемирие не продлилось и двух лет. К игре подключился «заклятый друг» – «Стандарт Ойл» – с его неограниченными финансовыми ресурсами.

Одновременно с американцами в Баку появились такие интересные личности, как Фред Лейн, совладелец лондонской фирмы «Лейн и Мак», и один из организаторов «Бритиш Петролеум» – нефтяной экспортёр Маркус Сэмюэль. Интересны они тем, что работу в частной компании прекрасно сочетали со службой в военной разведке. В результате их плодотворного сотрудничества через Суэцкий канал ежегодно проходило свыше 2 миллионов тонн нефти, 90 процентов которой перевозили корабли Сэмюэля.

Чем ближе к началу ХХ века, тем теснее становилось на нефтяном рынке. С планами создания нефтяной суперструктуры уже носился Дойче Банк. Для этой цели было организовано «Немецкое нефтяное акционерное общество». Тогда же Эдмон Ротшильд предложил Нобелям взять в свои руки все холдинги Ротшильдов в России, а также всю их нефтяную собственность в Европе. Те отказались, боясь, что российское правительство не допустит создания столь мощной монополии.

И вот теперь напротив Эммануила Нобеля сидел собственной персоной его императорское величество, который сообщал о совершенно других опасениях высшего руководства империи и о планах, от которых подгибались ноги и першило в горле.

– Нефть – это не просто новый, а потому крайне рентабельный товар, – говорил император своим, уже привычным для нефтяника, глухим голосом. – Нефть – это переход всей цивилизации на совершенно другой энергетический уклад, который полностью изменит привычный облик стран и перелицует до неузнаваемости политическую карту мира. Такое происходило при переходе с вёсел на паруса и с парусов на уголь. Так будет и сейчас. Нефть положит конец тысячелетнему господству кавалерии на полях сражений. Вместо них очень скоро мы увидим войны моторов, заводов и научно-исследовательских лабораторий. Уже совсем скоро нефть превратится в главную тягловую силу мировой экономики и станет важнейшим фактором политики. Соответственно, неизбежно превратятся в политических деятелей все, кто имеет хоть какое-то отношение к нефтяной индустрии.