– Sangue di Cristo![47]

Одинокая боевая галера без мачты и верхнего мостика, хромая под неровными ударами весел, входила в бухту. Две щепки на горизонте двигались ей вслед, судя по всему, такие же изувеченные.

Орфео бросился к постели, сорвал с коленей понтифика поднос.

– Поднимайтесь, святейший! – заорал он. – Одевайтесь по-дорожному, да поскорей. Я скажу людям, чтобы собрали все и приготовили лошадей.

Гордый венецианский флот, под звуки фанфар уходивший на Анкону, – флот, который папа открыто отказался благословить, – погиб в штормовой Адриатике.

Перемена, которая произошла с Аматой после разговора с фра Конрадом, потрясла донну Джакому. Девушка выпрямилась, стала словно бы выше ростом, расправила плечи, будто сбросила с них огромный груз. Старая женщина начала было благодарить отшельника, но тот наотрез отказался признать это преображение своей заслугой. Всякий мог видеть, как радует Амату встреча с недавним попутчиком, и Конрад, как подозревала Джакома, разделял ее чувства, хоть и проводил целые дни в часовне, не делая явных попыток увидеться с девушкой. Отшельник привычно скрывал свои чувства под мужественным стоицизмом – в отличие от Пио, таскавшегося за Аматой по всему дому и, несомненно, переживавшего острый припадок щенячьей любви. Страдания пажа очень смешили Амату, которая однажды за игрой в крестики-нолики нечаянно назвала его Фабиано – именем младшего брата. «Каким счастливым было, верно, ее детство», – думала, глядя на них, матрона и молила Бога сделать ее своим орудием, чтобы вернуть девочке счастье домашней жизни.

Донне Джакоме представлялось весьма забавным наблюдать за тем, что она про себя называла «тайной страстью брата Конрада», и за его усилиями совладать с ней. Женщина дала ему несколько дней, чтобы прийти в себя и освоиться в доме, между тем как сама копила доводы и аргументы, начав с переплетенной подборки житий святых, подаренной ей мужем в первый год после женитьбы. Она шестьдесят лет не открывала книгу, но хорошо помнила, где искать. Том хранился в сундуке, привезенном ею из родительского дома, завернутый в венчальную фату. Через несколько дней после возвращения Конрада, улучив минуту, когда слуги-мужчины занялись хозяйством, а женщины сели за стол, она загнала отшельника в уголок прихожей, внезапно появившись из-за колонны и преградив ему путь бегства в часовню.

– Аматина хочет учиться читать и писать, – заговорила она, привычно назвав девушку уменьшительным именем.

Отшельник хмыкнул:

– Хочет? Надеюсь, вы сказали ей, что это неподходящее занятие для женщины?

– Ничего подобного я не сказала. – Старуха устремила на него строгий немигающий взгляд. – В этом доме вы единственный, кто мог бы ее научить.

Конрад покачал головой.

– Признаю, что девица смышленая, но не хочу потом винить себя в том, что разжег в ней гордыню разума, а этим обычно кончается, когда женщина выходит за установленные для нее границы. Есть поговорка: «Non fare il passo piu lungo della gamba» – «Длиннее ноги шага не делай».

Она пропустила остроту мимо ушей.

– Идемте со мной, брат.

Джакома провела отшельника через намокший дворик. Дождь наконец перестал, но с карнизов еще капала вода. В маленькой комнатке с дверью во двор стоял стол, два простых стула и лежало несколько книг.

– Почитайте, – предложила женщина, открывая одну на пурпурной закладке. – Это житие святого отшельника Джироламо.

Она не без раздражения смотрела, как Конрад спокойно уселся за стол, пролистал несколько страниц и поднял на нее невозмутимый взгляд.

– Если святому вздумалось учить грамоте римских патрицианок, когда сам он служил секретарем у папы Дамаска, – очень хорошо. Но Амата не патрицианка!

– Ее отец был графом.

– Сельская знать, мадонна. Не думаю, чтобы кто-нибудь из ее родителей умел читать. Она сама мне сказала, что начала учить буквы только в Сан-Дамиано.

– А как насчет святой Клары, основательницы Сан-Дамиано? Подумайте, как обеднела бы церковь без ее писем к Агнессе из Праги, которая, между прочим, могла их прочесть и ответить на них. А Хильдегарда из Бингена, а аббатисса Ютта из Дизибоденберга? Какой мужчина сравнится с Хильдегардой в описании сияющих видений?

– Ах да, видения! Несомненно, Амате есть что описать на благо набожных книжников!

Джакома скрипнула зубами. Лицо у нее разгорелось, и она догадывалась, что щеки заметно покраснели.

– А что вы скажете о Хросвите из Гандерсхайма, триста лет назад писавшей пьесы и истории не хуже любого мужчины?

– Говорю вам, я не могу этого сделать, – повторил Конрад. – Не хочу.

Показывая, что разговор окончен, он решительно отложил книгу.

Донна Джакома так грохнула тростью по столу, что подскочили и книги, и отшельник.

– Конрад, вы глупец! Она хочет научиться писать, чтобы переписывать хронику, доверенную вам Лео, – ту самую, которую вы побоялись принести с собой в Ассизи!

– Что вам об этом известно? Он выпучил глаза.

– Известно, что манускрипт надежно хранится в Сан-Дамиано, и благодарить за это следует не вас! Это Амата рисковала жизнью на горном обрыве, когда свиток, обернутый у нее вокруг пояса, зацепился за выступ скалы и она чуть не потеряла равновесия. Известно еще, что благословенным вмешательством фра Лео свиток спас ей жизнь, отвратив направленное ей в сердце копье.

Женщина выпрямилась в полный рост, двумя руками опираясь на трость.

Конрад вскочил на ноги, обеими руками вцепился в край стола.

– Вы – ответ на мои молитвы, Джакомина! – вырвалось у него. – Каждый день я молился в часовне, на коленях умоляя святого Франциска и брата Лео дать ответ, как мне снова пробраться в Сакро Конвенто и получить нужную рукопись. Мне и в голову не пришло, что в Сан-Дамиано тоже могут храниться копии. – Он прикусил кулак, прикидывая возможности. – Амата покинула обитель с миром?

– Разумеется. Она не сделала ничего такого, чтобы лишиться их благосклонности.

– И из любви к вам, из уважения к памяти фра Лео мать настоятельница могла бы доверить девушке...

– Не смейте даже заговаривать об этом, брат! Я не позволю снова подвергать Амату опасности. Маэстро Роберто говорит, что два брата с утра до вечера торчат в переулке, следят за всяким, кто входит и выходит из этого дома.

– Они за мной следят, мадонна. Обеты не позволят им приблизиться к женщине-мирянке. Амата могла бы отнести в обитель Бедных женщин ваш дар – скажем, кусок полотна. В корзинке. И вернуться с манускриптами – мне особенно нужны два. Уж если она умудрилась так спрятать рукопись Лео, что я ничего не заметил, то и сторожевых псов Бонавентуры сумеет провести.

Донна Джакома хотела было заметить, что мало кто из братии может сравниться с отшельником в наивности и рассеянности, однако прикусила язык. Кроме того, его предложение выглядело не таким уж бессмысленным. Она уже готова была признать, что мысль стоит того, чтобы ее обсудить, когда сообразила, что он отвлекает ее от цели.