Только на польском языке говорили дома и дети — Стась и его сестры Ирена и Алина. Я часто бывал в доме своего школьного товарища, благо, наши дома находились неподалеку, и не помню, когда произнес первое слово по-польски. И вот теперь варшавский диалект в одно и то же время подкупает моих собеседников и настораживает: уж не переметнувшийся ли я на сторону «москалей» поляк? Но даже эти сомнения не сглаживают остроты беседы.

— Пан Костусь, — начинает разговор пан Юзеф, который на правах хозяина доверительно обращается ко мне только по имени, — бывали ли вы в Сибири?

По-видимому, сегодня беседа примет чисто географическое направление. Это меня устраивает. В Сибири я бывал, но, к сожалению, ее разнообразной природы не видел. Да и что можно увидеть с высоты полета? Тем не менее я готов удовлетворить любопытство пана Юзефа.

— Был! — отвечаю ему.

— Это правда, что там страшные морозы?

— Как вам сказать… Сибирь велика, и там можно встретить различный климат. Но, как и всюду, — зимой морозы, а летом тепло.

— Простите, а что там растет?

— Лес, пан Юзеф! По-русски — тайга!

— И все? Кроме «тайга» ничего больше?

— Нет, почему же. У нас Сибирь называют второй житницей России. Значит, там растет хлеб.

— Простите, хлеб… Что вы понимаете под этим?

Действительно, что я понимаю под словом «хлеб»? И вообще, что означает выражение «житница России»? Черт возьми! Кажется, пан Юзеф неспроста завел этот разговор… Итак, что такое «хлеб»? Злаковые культуры. К ним относятся…

— Рожь, пшеница, ячмень, овес, пан Юзеф!

— И все это растет в Сибири?

Этот вопрос уже задает пан Курмановский, эдакий невзрачный старичонка в штопаных-перештопаных на коленях брюках, в пиджаке серо-грязного цвета и такой же шляпе, надвинутой на седые кустики бровей. Самый дотошный оппонент. Он всегда имеет наготове десятки самых неожиданных вопросов. А попробуйте что-либо спросить у него, он тут же прикинется глухим, приставит к уху заскорузлую ладонь и начнет переспрашивать:

— Цо пан муви, цо?[21]

А вот мне надо отвечать на любые вопросы. Я представляю Красную Армию, я представляю Советский Союз, Родину.

— Всё, пан Курмановский! — отвечаю ему. — И не только это! В Сибири, пан Курмановский, разводят еще скот: коров, лошадей, овец, свиней и… пчел!

Я вижу недоверчивые улыбки слушателей. Неужели сказал что-то не так?

— Пчел? — Пан Курмановский даже сдвигает свою видавшую виды шляпу на затылок. — А чем же, пану поручнику, питаются в Сибири пчелы?

— Тем, чем и у вас! — парирую я вопрос пана Курмановского. — Цветочками!

— Простите, пану поручнику. Какие цветы выращивают для пчел?

У-ух! Если бы я знал, какими цветами питаются эти чертовы насекомые! И вообще, какие названия цветов я знаю по-польски? Вот здорово! Хоть убей, ни одно название не идет на память. Хотя стоп, стоп…

— Розы!

Вместе со всеми смеется и пан Курмановский. Смеется до слез. Даже вытирает глаза пальцами, черными от въевшейся в кожу земли.

— О-хо-хо! — произносит он сквозь смех. — Не обижайтесь, пану поручнику. Мы же с вами знаем, что розы не пища для пчел!

Затем следуют расспросы о колхозах, о населении Сибири…

* * *

Два дня назад в Водыне перебазировался весь полк. Едва прилетев, командир тут же строго отчитал нас за отсутствие должной маскировки: наши самолеты стояли вдоль опушки, лишь слегка прикрытые срубленными ветвями. Так мы сделали совсем не от лени, как показалось командиру полка, а из «дипломатических соображений». По должности я заместитель командира эскадрильи. Командира эскадрильи у нас давно уже нет, но, несмотря на это, меня почему-то не утверждают в должности командира, хотя «фитили» я получаю едва ли не за двоих, успев уже привыкнуть к этому.

Мне и самому известно, что за нами активно охотятся не только вражеские самолеты-разведчики. Недавно в районе нашего аэродрома опять был задержан диверсант с портативным передатчиком, работающим на «привод». Если бы диверсанту удалось выполнить задание, не миновать нам разгрома. А так вражеские бомбардировщики опять утюжили фанерные макеты самолетов и зениток. Что и говорить, на войне маскировка совсем не последнее дело, и все мы это знаем твердо.

Перебазировавшись в Водыне, мы намеревались сразу же вырубить просеку и затащить туда самолеты. Уже сбросили гимнастерки, вооружились пилами и топорами и… Увлеченные работой, мы не сразу заметили странный экипаж, запряженный парой лошадей, что двигался к лесу со стороны деревни.

Лишь когда экипаж поравнялся с нами, мы побросали инструменты и подошли ближе к дороге, остолбенело разглядывая это странное, сверкающее на солнце черным лаком сооружение с золоченым гербом на дверце. Впереди восседал кучер в белых перчатках, позади на мягких сиденьях покачивались три женщины. Одна из них, пожилая, вероятно, была матерью, две другие, совсем девочки, — ее дочерьми. Что это — бродячие циркачи или опереточная труппа? Наше любопытство требовало удовлетворения, и оно не заставило долго ждать. Едва экипаж остановился, пожилая дама ткнула длинной ручкой лорнетки в спину кучера, и он возгласил громоподобным голосом:

— Пани Рутковская желает говорить со старшим офицером!

Ну, чем не оперетта?! Лица ребят уже осветились улыбками, вот-вот разразится хохот.

Незаметно для дам, я показал им за спиной кулаки прошептал сквозь зубы:

— Черти, тихо! Мы в капиталистической стране… И представляем Родину. Держитесь.

Дав им время для размышления, я шагнул к экипажу и тут же ощутил взгляд пожилой дамы, скользнувший по мне сквозь лорнетку от запыленных сапог до потных вихров на макушке. Что и говорить, вид у меня далеко не парадный: брючонки ХБ,[22] по голому животу под расстегнутой гимнастеркой грязные потеки пота…

Дама сжала и без того сухие губы в узкую щелку и презрительно процедила, обращаясь к девицам:

— И это русский офицер! Матерь божья, быдло!..

Девицы хихикнули, будто хлестнули по мне ивовыми прутьями. Эх, ответить бы им по-русски! Но, подавляя смущение и возникшую неприязнь, предельно вежливо, в духе истинного шляхтича — знай наших! — я щелкнул каблуками и склонил голову в традиционном офицерском поклоне:

— Простите. Старший офицер к вашим услугам, пани Рутковска.

— Вы… вы… — пани явно смущена, на ее блеклых щеках выступили пятна. — Вы поляк?!

— Простите, пани. Русский. Старший лейтенант Красной Армии, пани Рутковска.

Черт возьми, никогда не предполагал, что во мне таится столько галантности! Это тебе, пани, за «быдло»!