Мура заснула, а я не спала – подводила итоги.

1. Я осталась без Романа и без работы.

2. Зато с черепахой и беговой дорожкой.

Перед тем как окончательно заснуть (надеюсь,

с меня пока хватит сюрпризов, и никто не появится сообщить мне, что Роман на самом деле женщина или зоофил) я, наконец, смогла спокойно поплакать по своей любви… Только сейчас осознала, что я ОДНА, ОДНА, ОДНА…

Не собираюсь снимать утешительную пижаму никогда. И на лекции буду в ней ходить.

Решила, буду держаться, спрятала пижаму подальше. Стану с удвоенной энергией писать свою книгу, потому что боль и отчаяние ни в коем случае нельзя загонять внутрь. Вот я и выплесну все, сначала в «Манго», потом в «Бенетоне», затем на страницах своего произведения.

* * *

Перед уходом на лекцию удалось поддержать Ольгу, у нее неприятности. Редактор из какой-то московской газеты сказал, что ее материалы никуда не годятся, и она должна изменить стиль.

– Из моего серьезного текста сделали статейку для желтой прессы – кто с кем трахался и так далее, и теперь моя подпись будет стоять под полной туфтой!…

– Так убери свою подпись, – предложила я.

– Ты не в материале и не понимаешь… это престижное издание, я не могу этого сделать…

Утешала Ольгу, советовала писать как велят, получать гонорары и вернуться к Васе.

Ухожу до вечера. Мура тоже придет сегодня поздно, потому что после лекций мы с ней встречаемся для утешительного похода по магазинам. Чтобы Лев Евгеньич не скучал, включу ему телевизор.

Поход по магазинам удался – рассмотрели все новые коллекции в «Манго», «Мехх», «Бенетоне» и во всех магазинах, которые попались нам на глаза. Виндоу-шоппинг очень полезен для моего психического здоровья: решила, что куплю себе все розовое – брюки, свитер, рубашку, туфли и сумку. Для начала купили Муре розовый ремешок и кольцо с огромной розовой стекляшкой, очень красивое, жаль, что мне уже нельзя такое носить.

На Владимирском Мура вышла из машины и побежала к подружке, а я хотела въехать во двор, но уперлась бампером в какое-то полосатое красное с белым бревно, торчащее поперек подворотни.

Черт, за своей драмой совершенно забыла – Лысый утром сообщил, что когда я вернусь домой, меня будет ждать шлагбаум, и выдал мне какую-то штучку, – сказал, нажми на кнопочку на штучке, и дверь откроется. То есть шлагбаум поднимется и пустит меня во двор. Но я потеряла волшебную штучку…

Сначала я пыталась проскользнуть под шлагбаумом, но не удалось – у меня слишком высокая машина. Затем пыталась протыриться в щель между шлагбаумом и подворотней – тоже не вышло. Зачем мне такая большая машина? Вот если бы я была на роликах, я могла бы ни от кого не зависеть, а так мне пришлось идти к Лысому и проситься, чтобы он пустил меня домой.

Я у Лысого на плохом счету… Кажется, он подозревает, что я идиотка, и мечтает проверить форму моей головы.

Поднималась по лестнице и думала: как все-таки хорошо, что я не одинока. Сейчас меня встретят Лев Евгеньич, Савва и Гантенбайн.

Саввы не было дома, так что в прихожей меня ждал один Гантенбайн – бежал по беговой дорожке, а Лев Евгеньич так обиделся, что его оставили одного на целый день, что даже не вышел меня встречать.

Та-ак, холодильник настежь. С нижней полки все съедено, осталась только обертка от масла. А колбасу и сыр Лев Евгеньич, очевидно, съел с упаковкой. Выел варенье из баночки, аккуратно, молодец. На полу валяются сырки, то есть упаковки от сырков.

Хотела съесть мамину котлету (утром на сковородке были три чудные пышненькие поджаристые котлетки) – котлет тоже нет. Как он ее сдвинул, тяжелую чугунную крышку? И зачем снова прикрыл сковородку? Наверное, думал, что про котлеты я забуду.

Звонок в дверь. Лысый с подчеркнуто значительным выражением лица – суровый вестник судьбы.

– Собираю деньги на организацию горячего питания для консьержки. Суп с фрикадельками и компот… Петр Иваныч уже сдал.

Сейчас как-нибудь незаметно вверну, что я писатель.

– Знаете, я как-то не поняла, о чем вы говорите, потому что я писатель и как раз дописываю главу, – выразительно сказала я.

– С вас пятьдесят долларов на фрикадельки до конца месяца.

Ну все! Мне, в моем отчаянном безденежьи, ничего не остается; кроме как применить к Лысому самые сильные психологические техники. Сейчас он у меня попляшет или запоет!…

Для экономии времени решила сразу же перейти к самой сильной технике общения, при помощи которой я смогу манипулировать Лысым как хочу. Необходимо выразить свои истинные чувства. Скажу ему, что я сейчас чувствую ужасное женское одиночество и крайнюю степень неуверенности в завтрашнем дне консьержки. И еще я чувствую, что не смогу ни за что платить, потому что меня выгнали с работы. А если я буду за все платить, моя дочь Мура от недоедания вполне может пойти по плохой дорожке и начать воровать у зазевавшейся консьержки фрикадельки, а также пить ее компот…

И пусть я буду вечным должником Лысого, в конце концов, у меня есть и другие обязательства в жизни, например, содержать домработницу.

– Я… я… я… – слезы вдруг полились из глаз, и я начала бормотать: – Вот я психолог… кому хочешь могу помочь… а себе не могу, и вот плачу, как самая обычная идиотка… и меня даже бросили навсегда…

Я уселась на беговую дорожку и, видимо, попой что-то включила, потому что дорожка вдруг поехала прямо со мной, и я свалилась на пол и сидела там, рыдая от обиды.

– Так, – строго сказал Лысый.

Он поднял меня с пола, отвел в ванную и, поскольку я никак не могла прекратить рев и, заикаясь, все время пыталась что-то сказать, несколько раз сунул мою голову под кран.

Встряхнувшись, как Лев Евгеньич после купания, я совершенно пришла в себя.

– П-простите меня, я б-больше не б-буду падать с беговой д-дорожки, – сказала я.

– Вы что, правда, настоящий психиатр? Из дурдома? – уважительно спросил Лысый, вытирая меня полотенцем.

– М-между п-психиатром и п-психологом б-большая разница… Я имею д-дело со з-здоровыми людьми, п-просто у них всякие п-проблемы – с-самоидентификация, смысл ж-жизни, с-самоактуализация…

– А от порчи можете заговорить? – оживился Лысый.

– Ну, если очень надо…

Лысый повел меня в комнату, усадил за стол и принялся рассказывать про свою жизнь. Оказалось, ужасно интересный с проф. точки зрения случай. На Лысом действительно порча. У него очень много денег («много денег» бывает по-разному, это зависит исключительно от настроения. Рада, что Лысый удовлетворен тем, как у него идут дела). Так вот, денег много, а любви все нет и нет. Он, Лысый, уже хотел было даже жениться, но согласен только по любви, а все встречные барышни, наоборот, хотят его денег.