56

23.35

Мать Клода Тавернье всегда говорила, что ее сын – прирожденный лидер. Конечно, он никогда не цитировал ее слова – он же не дурак и понимает, как это звучит, когда тридцатилетний мужчина ссылается на маму. Однако для самого такая оценка матери стала определяющей в жизни: она придавала ему уверенность в себе и, как следствие, убежденность и смелость. Клод не блистал ни в учебе, ни в спорте. Он изучал экономику в университете в Лионе, но, так и не защитив дипломную работу, переехал в Швецию и выучил язык из-за девушки, любовь к которой оказалась хрупче, чем он предполагал. В Стокгольме у него уже были жилье и работа, так что он решил остаться, хотя пока еще не определился, стоит ли вернуться на родину или же продолжить строить карьеру здесь.

Глубоко внутри Тавернье знал, что за такими, как он, следуют другие, что он начальник. Так все время говорила его мама, и так он воспринимал себя, несмотря на все неудачи и поражения.

В те вечера, когда он выходил в ночную смену, он предпочитал ужинать в кафе, а потом зависал в каком-нибудь баре, пока не наступало время ехать на работу. Все лучше, чем сидеть дома и каждые пять минут смотреть на часы. Ночная смена начиналась в полночь и заканчивалась в восемь утра. Они работали по скользящему графику: две ночные смены подряд, выходной, а потом три обычные смены с девяти до пяти.

Тавернье проработал в этой компании чуть больше четырех лет, когда однажды его вызвал начальник и спросил, готов ли он сделать следующий шаг в карьере. Это не стало для Клода неожиданностью, скорее наоборот: француз спокойно и сосредоточенно спросил об условиях страхования, пообещал подумать пару дней и только потом подписал договор.

Теперь он занимал должность руководителя уже третий год и думал, что скоро нужно будет двигаться дальше. Остаться никому не известным руководителем среднего звена среди сотен других… И это при том, что речь всегда шла о его выдающихся лидерских качествах… Мама явно ожидала не этого.

Впрочем, спешить некуда. Да, рабочие обязанности не отличаются разнообразием, и нужно постараться, чтобы убедить себя в том, что делаешь что-то важное, но, просмотрев объявления о вакансиях в Стокгольме и Париже, Тавернье понял, что условия работы и карьерные возможности везде примерно одинаковые, что в Лионе, что в Мальмё.

Что касается коллег, Тавернье считал, что в каждом коллективе кто-то нравится тебе больше, а кто-то меньше. Среди его подчиненных есть одна женщина, Анн-Мари Улауссон, которая способна довести его до бешенства. Ей шестьдесят один год, она проработала в этой компании всю жизнь и ведет себя так, как будто она здесь хозяйка. Например, не устает повторять что «мы, вообще-то, всегда так делали». Возможно, ее раздражает молодость начальника, но с этим Тавернье уж точно ничего не может поделать.

* * *

По вторникам Клод Тавернье в ожидании полуночи и начала ночной смены предпочитает зависать в баре ресторана «Стурехоф». В этом темном и тесном заведении хорошо всем – случайным посетителям, забежавшим на пять минут пропустить стакан чего-нибудь алкогольного, и тем, кто сидит здесь с одним бокалом вина весь вечер.

Клод обменивается парой слов с вечно уставшим барменом и стоит со своим стаканом пива, наблюдая в зеркало за всеми снующими туда-сюда красивыми людьми. Нужно будет не забыть в такси пожевать жвачку, чтобы кто-нибудь не учуял запах алкоголя и не подумал, что у него с этим проблемы.

У Тавернье нет необходимости ездить на работу на такси: год назад он приобрел подержанный «Ниссан», который нравился ему больше, чем он был готов признать. Однако количество парковочных мест, закрепленных за сотрудниками предприятия, в Вестберге ограничено, так что придется ждать, когда кто-нибудь уволится или умрет, освободив местечко.

Француз со вздохом расплачивается и выходит на Стуреплан. Ловит такси и запрыгивает на заднее сиденье.

– Вестберга-алле.

Таксист кивает и выжимает педаль газа.

* * *

Когда Клод Тавернье в ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября выходит из такси у компании G4S, на часах без десяти двенадцать. Прямо там, по дороге к зданию, он на одно головокружительное мгновение теряет уверенность в себе.

Такое случается пару раз в неделю – как будто летишь в самолете в прекрасную погоду и вдруг проваливаешься в воздушную дыру. Или склонился над унитазом, и тебя рвет, не переставая; в желудке, кажется, ничего не осталось, а к горлу уже подступает следующая волна.

«Я никто», – успевает подумать Клод. – «Я не могу руководить столькими людьми, не могу решать за других». Он делает глубокий вдох, позволяя прохладному ночному воздуху наполнить легкие, и поднимает лицо к звездному небу. Это мгновение миновало.

Клод Таверье снова начальник ночной смены в зале пересчета на шестом этаже G4S. Молодой мужчина на взлете карьеры.

Он находит в кармане свой бейдж, показывает его сегодняшнему охраннику, Вальтеру Янссону. Тавернье с Янссоном проработали вместе много ночей и уже могут положиться друг на друга.

57

23.52

На последнем этаже одного из немногих небоскребов Стокгольма – здания, в котором когда-то размещались редакции крупнейшей в Шведции утренней газеты «Дагенс нюхетер» и второй по величине вечерней газеты «Экспрессен», – есть столовая, доступ в которую открыт только сотрудникам компаний, арендующих офисы в этом здании. Поступало много предложений превратить столовую в ресторан. Из окон открывается такой великолепный вид, что найти рестораторов было бы несложно, но поскольку прямо за стеной кухни находится кабинет руководства редакции «Дагенс нюхетер», посторонних на этаже быть не должно. А сама редакция давным-давно переехала на Йорвелльсгатан.

Персонал покидает кухню на двадцать третьем этаже небоскреба за несколько минут до двенадцати. Сегодня они готовили и подавали еду рабочей группе редакции «Экспрессен». Должно быть, к ним наведалось самое высокое начальство: алкоголя выпито меньше, чем обычно, и вечер завершился быстро. Повара и официанты обрадовались возможности уйти пораньше – у лифтов раздается веселый смех.

Никто не замечает, что в тесном лифте не хватает одного человека, который весь вечер простоял на закусках. Впрочем, если даже кто-то и обратит на это внимание, то наверняка подумает, что тот убежал пораньше или остался доделать что-то на кухне.

Стоит ли говорить, что оба предположения оказались бы ложными?

Испарившийся официант остается на двадцать третьем этаже, пока не убеждается, что коллеги доехали до выхода, и выжидает еще немного – вдруг кому-то приспичит вернуться наверх? Нет, все в порядке. Тогда он прикладывает свой электронный пропуск, открывает дверь на лестницу и забирается по короткой