Правда, в отличие от предыдущих рейдов, пробираться к ним пришлось не столько по подземельям, сколько по верхним этажам, чердачным помещениям и крышам. К министерству авиации, например, разведчики подобрались почти вплотную, заняв позицию на чердаке соседнего дома. Все остальные здания вокруг буквально кишели немцами. А это вроде ничье. Да и обзор открывался оттуда хороший. Так что данные по цели ушли в дивизион точнейшие. Да и результат, можно сказать, наблюдали собственными глазами. Благо по мощи взрыва ни с чем не перепутаешь: там, где «русская граната» легла, – сразу видно…

Правда, наших разведчиков гитлеровцы довольно быстро обнаружили. И не вступая в схватку, ограничились тем, что в доме, где те себе временный НП обустроили, подожгли нижние этажи.

По этой причине группе пришлось отходить по крышам соседних домов. С «фейерверками», шумом, стрельбой. Сложно, одним словом.

Зато с Имперской канцелярией все обошлось и без суперпушек особого дивизиона. Во всяком случае, когда через день к вечеру Чернышев выдвинулся туда со своей группой, объект уже был взят…

К концу дня границы «тысячелетнего рейха» скукожились всего до нескольких объектов, находящихся внутри «квадрата 105». Важнейшими из них были Рейхстаг и Имперская канцелярия. До нее от здания министерства авиации, к которому несколько часов назад подобралась группа лейтенанта Чернышева, было всего несколько сот метров. Конечно, на четвертом году войны такое с трудом укладывалось в сознании, но уже не километры, а именно метры отделяли теперь советского солдата от Имперской канцелярии, от заглубленного под ней бетонного логова Адольфа Гитлера. О том, что происходило в бункере в эти часы и минуты, рейхсминистр вооружений Альберт Шпеер вспоминал так: «Потолок прямо-таки сотрясался от взрывающихся поблизости мощных авиабомб – песчаная берлинская почва создавала почти идеальные условия для распространения взрывной волны. В эти минуты Гитлер, дрожа всем телом, плотно прижимался к спинке кресла. Какая разительная перемена произошла с бесстрашно сражавшимся на фронтах Первой мировой войны ефрейтором кайзеровской армии! Гитлер разваливался буквально на глазах. Он превратился в один сплошной комок нервов и полностью перестал владеть собой» [80].

Очевидно, именно в эти минуты Гитлер осознал, что это убежище, в которое он окончательно переселился еще в феврале и железобетонные стены которого, казалось, надежно оберегали от разыгрывающейся наверху трагедии обманутого им народа, вот-вот станут ему склепом. Во всяком случае, об этом свидетельствуют показания начальника его личной охраны группен-фюрера СС Ганса Раттенхубера, данные сотрудникам СМЕРШ сразу же после ареста 11 мая 1945 г . «Около 10 часов вечера (29 апреля) Гитлер приказал собраться всем сотрудникам штаба и сказал: „Я решил уйти из жизни. Благодарю вас за добросовестную службу. Постарайтесь вместе с войсками вырваться из Берлина“. Обращаясь к Г. Ланге (камердинер, штурмбаннфюрер СС) и О. Гюнше (адъютант, тоже штурмбаннфюрер), Гитлер выразил им свою просьбу сжечь трупы его и Евы Браун, на которой он женился за два дня перед этим» [81].

Решение Гитлера, естественно, хранилось в строжайшей тайне. А его приказы сражаться до последней капли крови действовали почти безотказно. При этом, чем больше сужалась территория, занятая обороняющимися немецкими частями, тем сильнее уплотнялись их боевые порядки и увеличивалась плотность огня. Поэтому в полукилометре от Имперской канцелярии, в кварталах, примыкающих к Рейхстагу и логикой сражения за Берлин превращенных в передовые порядки 3-й ударной армии, упорный многочасовой бой не только не затихал, а разгорался все с большей и большей силой.

Выполняя приказ командира корпуса, капитан Маков несколько раз за день посылал в разведку то Загитова, то Лисименко, то Минина. Разведчики уточняли линию обороны, расположение опорных пунктов врага. По запросам штаба 136-й артбригады Загитов и Лисименко уже несколько раз передавали сведения для ее артбатарей. По их наводке было произведено несколько артиллерийских налетов по огневым позициям зенитной артиллерии и вкопанным в землю фашистским танкам в юго-восточной части Тиргартена. Но теперь обстановка требовала перенесения основной массы огня по Рейхстагу и возведенным вокруг него оборонительным рубежам. Для получения необходимых данных маковцам пришлось несколько раз по искореженным лестничным маршам и под огнем противника забираться на самые верхние этажи полуразрушенных зданий. Происходило это, естественно, в непосредственной близости от Королевской площади. И многие ее участки с этих импровизированных НП неплохо просматривались. Однако сам Рейхстаг за густыми разрывами и сплошным массивом зданий долго разглядеть не удавалось. Но вот, наконец, разведчикам удалось пробраться в развалины дома, стена которого с оконными проемами должна была выходить непосредственно к Рейхстагу. Так говорила карта. По уцелевшим после обвала межэтажных перекрытий металлическим балкам Минин и Лисименко, с величайшей осторожностью балансируя над зияющей пропастью глубокого подвала, подобрались к окну. Серый квадрат просторного (примерно 100 на 60 метров ), но невысокого, всего в три – включая цокольный – этажа здания лежал перед ними как на ладони. С занятого разведчиками наблюдательного пункта хорошо просматривались боковая северная сторона и западный, выходящий на Королевскую площадь фасад. Большие, почти четырехметровой высоты окна были заделаны кирпичной кладкой. Открытыми оставались лишь небольшие амбразуры и бойницы. Из многих выглядывали стволы крупнокалиберных пулеметов.

Угловые и средняя части Рейхстага были башенными. Крупными квадратами они возвышались над крышей, по периметру которой были расставлены скульптуры. В середине, прямо над парадным входом размещались две самые большие из них – массивная, восседающая на коне дама с короной на голове и какой-то закованный в рыцарские латы всадник. За их спинами – круто уходила вверх центральная башня Рейхстага, увенчанная ребристым застекленным куполом.

Однако, конечно, не эти архитектурные детали составляли главный интерес для разведчиков. О том, что им придется по нему двигаться и где-то водружать знамена, пока как-то не думалось. В том числе Минину, который нес под отворотом кожаной куртки два полученных в штабах корпуса и артбатареи полотнища. Главное же сейчас заключалось в том, чтобы как можно точнее и подробнее вскрыть – или, как говорили в разведке, «осветить» – систему Рейхстаговской обороны. Поэтому, привычно обозначив для себя в качестве расчетного ориентира отовсюду хорошо просматривающуюся «здоровущую бабу в короне», они все свое внимание сосредоточили на изучении обороны.

А ее насыщенность огневыми средствами, защищенность и продуманность в размещении неприятно поражали. С угловых секторов перед зданием подходы к нему перекрывали железобетонные доты. Все пространство перед фасадами было «исполосовано» траншеями с пулеметными площадками и разветвленными ходами сообщения. Здесь же размещалась поставленная на прямую наводку артиллерия. Разведчики насчитали четыре батареи 105-миллиметровых и одну 88-миллиметровых орудий. Ближе к посольскому кварталу из капониров высовывались стволы танков и самоходок. Несколько танков были зарыты вдоль западного фасада.