1986

Анзор Багратишвили умирал. Он знал это совершенно точно, со всей определенностью, продиктованной многолетним врачебным опытом. Еще два года назад, идя на первое обследование, он уже знал, что у него, скорее всего, рак желудка. Боли, беспокоившие его последнее время, были нехорошими. Поэтому, узнав о диагнозе, поставленном после обследования, он только пожал плечами. Ничего нового. И так все понятно.

От операции он отказался, изучив результаты анализов и рентгеновский снимок. Поздно было делать операцию. Отстраненно и холодно, как будто речь шла не о нем самом, а о совершенно постороннем человеке, обычном пациенте, он понял, что жить ему осталось год, максимум полтора.

На самом деле он протянул два года, но дни, отпущенные ему природой, неумолимо текли мимо, как вода сквозь пальцы. Лежа на высокой постели в больничной палате той самой Александровской больницы, в которой когда-то работал его друг Вася Истомин, он равнодушно смотрел, как входят и выходят врачи, как ставят капельницы и делают уколы медсестры, как моют полы санитарки.

Сознание его было затуманено наркотиками, которые ему кололи. Зато боли почти не было. Лишь иногда она подкрадывалась чуть раньше назначенного времени и тогда вцеплялась в его беззащитное тело, разрывая живот на куски длинными острыми когтями. Как у Фредди Крюгера в фильме ужасов. «Кошмар на улице Вязов». Кажется, так назывался этот фильм, который ему приносил смотреть на видеокассете сын Гурам.

Мальчик его тревожил. Пожалуй, все два года болезни он гораздо больше беспокоился о Гураме, чем о себе. С сыном что-то происходило, но вот что, от отца он держал в секрете. Пожалуй, началось это после отъезда Анны. Тогда Анзор как раз принялся ходить по врачам, был занят собственными проблемами и пока еще не поставленным официально, но вполне понятным ему диагнозом, поэтому разобраться, что именно произошло между Анной, Адольфом Битнером и сыном, ему было недосуг.

Потом выяснилось, что Гурам уезжает. Это известие ошарашило Анзора как обухом по голове. Его мальчик оставил престижную работу и жену с ребенком и на год собрался в Гори, чтобы, как он говорил, в тишине поработать над докторской диссертацией.

Вообще-то решение было вполне разумным, поэтому пугало Анзора не само желание уехать, а та поспешность, с которой было принято это решение. Отъезд сына был похож на бегство. Плакала у его больничной кровати невестка Нина, умоляющая свекра уговорить Гурама остаться в Ленинграде, но тот и слушать ничего не хотел, а использовать свою болезнь как козырь Анзору было стыдно.

Он очень долго не говорил своему мальчику, что смертельно болен. До тех пор не говорил, пока необратимость скорой смерти не стала очевидной настолько, что скрывать ее дальше было уже невозможно. Точнее, он бы молчал до последнего, но Гураму написала Нина, и мальчик, надо отдать ему должное, сразу вернулся, чтобы быть рядом с отцом.

Уже почти год Гурам снова работал в университете, успешно готовился к защите докторской диссертации, которую действительно написал в Гори. Насколько мог оценить Анзор, в семье у него тоже все наладилось. Нина была счастлива, что муж вернулся. Маленький Вахтанг, дедова радость, собирался в первый класс.

Еще до того, как совсем ослабеть, Анзор привел в порядок все дела с наследством, составил завещание, отписав квартиру Вахтангу, выбросил все бумаги и памятные безделушки, которые накопились у него в течение жизни и были дороги как память о молодости, годах, проведенных на фронте, или умершей жене, но казались бесполезным хламом всем остальным, отнес в церковь ненужную одежду, оставив лишь костюм, предназначенный для похорон.

Одно только несделанное дело мучило его. Когда-то, много лет назад, он решил передать десять монет из сокровищ Багратиона потомкам Генриха Битнера, сохранившего их в лихие военные годы. Однако сначала он мотался по гарнизонам и просто физически не мог найти Магду Битнер, а потом, уже живя в Питере и периодически сталкиваясь с сыном Генриха и Магды Адольфом, почему-то так и не собрался выполнить себе же данное обещание. Руки не доходили.

Сейчас, стоя на пороге вечности, он собирался исправить это досадное недоразумение, однако с работы Адольф уволился. С квартиры, на которой жил вместе с женой, съехал, а письма, отправленные на новый адрес, данный ему Ириной, возвращались нераспечатанными.

Анзор хотел было съездить по этому адресу, но уже не смог. А потому, лежа сейчас на больничной кровати, понимал, что придется обращаться за помощью к Гураму, хотя тот и не обрадуется необходимости общаться с Битнером.

«И какая кошка между ними пробежала?» – размышлял старик, периодически впадая в полудрему.

Хлопнула дверь, и в палату вошел Гурам.

– Привет, пап. Как ты сегодня? – спросил он, выкладывая из шуршащего пакета в прикроватную тумбочку баночки с детским фруктовым пюре. Ничего другого измученный болезнью желудок Анзора уже не принимал.

– Скриплю потихоньку, – Анзор попытался улыбнуться, но внезапная боль пронзила его живот, вместо улыбки запечатлев на лице жуткую гримасу.

– Позвать сестру? – Гурам рывком открыл дверь в коридор, готовый бежать за помощью.

– Нет, не сейчас. Подойди ко мне, мой мальчик. Я должен с тобой поговорить.

– Да, папа. – Гурам, оставив открытой дверь, подошел к кровати, поставил рядом металлический больничный стул и сел, нежно сжав в ладони худую, кожа да кости, ставшую совсем старческой руку отца.

– Помнишь, много лет назад я рассказывал тебе историю про клад Багратиона?

– Конечно, папа. Те десять монет, что ты мне тогда дал, я бережно храню. Это же целое состояние.

– Правильно, сынок. Не расставайся с ними, даже если тебе придется совсем туго. Это наследственные сокровища Багратионов. Когда-нибудь ты передашь их Вахтангу, а он – своим детям. Но дело в том, что у меня дома, в верхнем ящике стола, лежат еще десять таких же монет. Много лет назад я должен был отдать их Адольфу Битнеру, но так и не собрался. Теперь это должен сделать ты.

– Я? – Гурам даже отшатнулся, представив возможность новой встречи с Адольфом.

– Ты, сынок. Пообещай мне, что в самые ближайшие дни, пока я еще жив, ты найдешь Адольфа и передашь ему эти монеты. Когда-то их сберег для меня его отец, Генрих. Эти деньги его по праву. Поэтому ты должен заставить его их взять.

– Папа, то, о чем ты просишь, невозможно. Мы с Адольфом поссорились. Сильно поссорились. Я не могу с ним встретиться. Да и он не станет со мной разговаривать и ничего от меня не возьмет.

– Не от тебя, а от меня. Со мной-то он не ссорился, – старик заметно разволновался, по лицу его пошли крупные, неровные красные пятна, хотя само лицо было бледным, очень бледным. – Считай, что это последняя просьба твоего умирающего отца. Ты просто обязан ее выполнить. Ты мужчина из древнего рода Багратионов. Обещай мне. Здоровьем Вахтанга клянись.