И все это продолжается так же железисто и вечером, на тренировке команды «Вызова» на квартире у Патрика. Это первая наша встреча после Нового года; до нашего первого выступления на телевидении остался всего месяц, поэтому Патрик очень взволнован, особенно после того, как он решил внести в наши тренировки новый, будоражащий сознание элемент.

Патрик потратил рождественские каникулы на то, чтобы соорудить кнопки – четыре запитанные от батареек штуковины, сделанные из новогодних гирлянд и кнопок дверных звонков, прикрученных к квадратным кускам фанеры размером с конверт от долгоиграющей пластинки, которые Патрик покрасил красной эмалью. Он так гордится этим своим нововведением, что, едва я успел сказать «привет» и «с Новым годом» Люси Чан и спросить Алису, как прошло прослушивание, Патрик уже усадил нас на диван и положил кнопки нам на колени. Сам Патрик усаживается во вращающееся офисное кресло с толстой пачкой картонных карточек с вопросами, настраивает лампу на шарнирной подставке у себя над плечом и начинает…

– Итак, первый вопрос ценой в десять баллов: какой британский премьер-министр восемнадцатого века получил кличку Великий Простолюдин?

Я жму на кнопку.

– Гладстон, – отвечаю я.

– Нет, – качает головой Патрик. – Еще есть предположения?

– Питт Старший, – говорит Алиса.

– Верно. Минус пять баллов, Брайан. Я же сказал, восемнадцатого века, верно?

– Да, точно…

– А Гладстон жил в девятнадца…

– Да, знаю…

– Ну ладно. У какой из этих стран нет выхода к морю: Нигер, Мали, Чад, Судан…

Мне кажется, что ответ на этот вопрос я знаю, поэтому я жму на кнопку и говорю:

– Судан!

– Нет, – отвечает Патрик.

Люси Чан говорит:

– У них у всех, кроме Судана?

– Верно. Это минус десять баллов, Брайан. Так, в каком органе находятся евстахиева труба, улитка, наковальня, стремечко и полукружные каналы?

Я понятия не имею где, но обнаруживаю, что все равно нажал на кнопку.

– Брайан? – стонет Патрик.

– Извини, я случайно нажал…

– Минус пятнадцать баллов…

– …Я знаю, но я же случайно, у меня палец соскочил…

– Каков правильный ответ, Люси?

– В ухе?

– Точно, в ухе. Что ты учишь, Люси?

– Медицину.

– А ты, Брайан, что ты изучаешь?

– Английскую литера…

– Вот именно. Английскую литературу. Итак, Брайан, не считаешь ли ты, что Люси Чан, возможно, лучше ответит на такой вопрос?..

– Я не спорю, но я же сказал, у меня палец соскочил. Эти кнопки такие чувствительные к нажатиям…

– Так это что, моя кнопка виновата?

– Ну…

– Завтра у тебя будет настоящая кнопка. Неужели ты думаешь, что она будет менее чувствительна к нажатиям?

– Конечно не будет, Патрик…

– …Потому что я пользовался такими кнопками, ребята, и уж поверьте мне, нужно быть очень, очень уверенным в ответе, прежде чем нажимать на них…

– Послушайте, а мы не могли бы продолжить то, ради чего собрались? – энергично перебивает нас Алиса. – Дело в том, что мне к половине десятого нужно успеть в одно место…

– В какое? – спрашиваю я, неожиданно встревожившись.

– Просто повидаться кое с кем – ты не против? – резко отвечает она.

Люси с Патриком переглядываются.

– Конечно, но я думал, мы пойдем выпьем вместе, вот и все…

– Теперь я не могу. У меня репетиция «Гедды Габлер», если хочешь знать.

Я немного напрягаюсь, слегка вздрагиваю и случайно нажимаю на кнопку.

– Извините!

– Мне кажется, моя кнопка вообще не работает, – заявляет Люси Чан, и Патрик вырывает кнопку у Люси из рук, словно это Чан виновата, и принимается тыкать в свое изобретение огромным швейцарским армейским ножом, который носит на большой связке ключей.

Мы с Алисой устало смотрим друг на друга. Все мы понимаем, что никак не похожи на команду победителей. После этого я не утруждаю себя ответами ни на какие вопросы, даже если точно знаю их. Я просто даю отвечать в основном Люси, иногда Алисе, и как только Патрик заканчивает разбор полетов – не спешите жать на курок, всегда давайте возможность ответить человеку, наиболее опытному в этой области, слушайте вопрос, опасайтесь промедления, – Алиса надевает пальто и направляется к двери. Однако, перед тем как выйти, поддавшись настроению умиротворения, говорит:

– Ах да, кстати, завтра мои друзья устраивают вечеринку в доме двенадцать по Дорчестер-стрит, в восемь часов. Вы все приглашены.

Я иду домой с Люси Чан, живущей на вершине холма, на склоне которого расположен мой дом, и она на самом деле невероятно милая. Я вдруг понимаю, что Люси – первый человек китайской национальности, с которым я общаюсь вне ресторана, но я решаю не произносить этого вслух. Мы просто обсуждаем, каково учиться на врача, и Люси говорит очень интересные вещи, только слишком тихо, и мне приходится наклоняться, чтобы услышать ее слова, отчего я чувствую себя немного похожим на принца Филиппа.

– Что заставило тебя пойти на доктора?

– Вообще-то, мои родители. Они всегда говорили, что не может быть большей амбиции в жизни, чем желание стать доктором. Знаешь, от этого даже меняется качество жизни.

– И тебе нравится?

– А как же. Просто обожаю. А как насчет тебя, насчет ли-те-ра-ту-ры?

– О, она мне нравится. Просто я не знаю, смогу ли улучшить кому-нибудь качество жизни, вот и все.

– Сам пишешь?

– В общем-то, нет. Начал понемногу кропать стихи. – Мне все еще трудно произносить это вслух, но Люси, по крайней мере, не фыркает, – Звучит немного претенциозно, не правда ли?

– Что ты, нисколечко. С чего бы это?

– Не знаю, просто, как говорил Оруэлл, «естественная реакция англичанина на поэзию – это глубокое смущение».

– Ну, я не знаю почему. Некоторые могут возразить, что поэзия, напротив, чистейшая из форм человеческого выражения.

– Ага, это ты моих стихов не читала.

Люси очень тихо смеется и говорит:

– Я бы не прочь почитать. Уверена, они очень хороши.

– А я бы лег к тебе… на операционный стол! – отвечаю я, и повисает пауза, во время которой мы оба пытаемся понять, почему это звучит так грязно.

– Давай надеяться, что до этого не дойдет.

И мы некоторое время идем молча, стараясь стряхнуть с себя эту фразу «лег к тебе», которая все еще висит в воздухе между нами, как облако пердежа в картинной галерее.