– Домашнее пиво?

– Вообще-то, оно принадлежит Маркусу и Джошу.

– На что похоже?

– Больше всего – на мочу…

– Градус-то есть?

– Угу.

– Тащи.

Я неохотно оставляю Спенсера одного в комнате и лечу на кухню за бухлом. Мне тоже надо выпить. Приезд Спенсера совсем выбил меня из колеи, отчасти потому, что он действительно немного странный и диковатый, а отчасти, мне кажется, потому, что никогда в жизни я не предполагал, что не буду рад видеть старого друга. К тому же я немного беспокоюсь, что мог оставить на столе свою записную книжку со стихами, открытую на новом пробном эротическом сонете, над которым я работаю. Первая строка содержит слова «алебастровые груди», и, если Спенсер прочтет это, подколов хватит до конца жизни.

И вдруг я слышу, что из моей комнаты доносится очень громкое вступление «Бранденбургского концерта», поэтому я хватаю пивные кружки и несусь обратно в комнату, где обнаруживаю Спенсера сидящим на моем столе с сигаретой во рту, обложкой от альбома Баха в одной руке и «Коммунистическим манифестом» – в другой.

– Так кто ты сегодня, коммунист или социалист?

– Полагаю, социалист, – говорю я, убавляя громкость.

– Отлично. А в чем же различие?

Я знаю, что он понимает различие и просто издевается надо мной, но, как бы там ни было, я скажу ему.

– Коммунист выступает против понятия частной собственности и права собственности на средства производства, тогда как социалист говорит о работе в направлении…

– Почему у тебя матрас на полу?

– Это футон.

– Отлично. Фу-тон. Это азиатская цыпочка научила тебя?

– «Азиатская цыпочка» – расизм и сексизм в одной фразе! – восклицаю я, незаметно сбрасывая стихотворение о грудях из алебастра в ящик письменного стола. – На самом деле Люси родом из Миннеаполиса. Только тот факт, что у нее китайские корни, еще не значит, что она китаянка.

– Господи, ты прав, это пиво – на самом деле моча. Может, спустимся вниз в паб или куда-нибудь еще?

– Поздновато ведь уже.

– У нас еще есть полчасика.

– Мне нужно кое-что прочитать на завтра.

– Что прочитать?

– «Похищение локона» Александра Попа.

– Звучит пикантно[72]. Завтра утром почитаешь, ладно?

– Ну…

– Да ладно тебе, только по рюмочке?

Конечно, я знаю, что идти нельзя. Но внезапно комната кажется мне слишком маленькой и светлой, и я чувствую, что просто обязан напиться; я говорю «о’кей», и мы топаем в бар.

Когда мы приходим в «Летучий голландец», там еще полно народу, и пока я жду выпивки возле барной стойки, я смотрю туда, где стоит Спенсер, пристально рассматривающий помещение своими прищуренными красными глазками. Он с мрачным видом затягивается очередной сигаретой. Я беру пинту пива для себя, пинту пива и рюмку водки для Спенсера.

– Это студенческий бар, да? – спрашивает он.

– Не знаю. Думаю, да. Пойдем посмотрим, сможем ли мы найти столик.

Мы пропихиваемся вглубь зала, держа кружки над головой, находим пустой столик, усаживаемся за него и некоторое время молчим, потом я спрашиваю:

– Ну и как дела дома?

– О, все замечательно. Просто супер.

– Тогда как тебя сюда занесло?

– Ты меня пригласил: приезжай в любое время, помнишь?

– Конечно.

На мгновение он замолкает, кажется, принимает решение, затем говорит, слегка небрежно:

– И, как я уже говорил, я сбежавший зэк, понимаешь?

– Ты о чем?

– Ну, скажем так: я не в ладах с законом.

Я смеюсь, но тут же обрываю смех:

– Из-за чего? Не из-за очередной драки, надеюсь…

– Нет, я погорел на том, что незаконно получал пособие по безработице.

– Ты шутишь…

– Нет, Брай, не шучу, – устало отвечает Спенсер.

– Как это получилось?

– Не знаю, наверное, какая-то падла настучала. Эй, это же не ты, правда?

– Ты че, Спенсер, конечно не я. Ну и что дальше делать будешь?

– Откуда я знаю? Уж как судья решит.

– Ты что, пойдешь в суд?

– Ага. Сейчас идет очередное закручивание гаек, так что в следующем месяце меня будут судить. Хорошая новость, правда?

– Что собираешься говорить?

– В суде? Пока еще не знаю. Может, попробовать сказать, что это Господь велел мне так поступить?

– А ты все еще работаешь на автозаправке?

– Ну, в общем-то нет.

– Почему?

– Потому что попался.

– На чем?

Спенсер делает большой глоток водки:

– Руку запустил в кассу.

– Ты что, шутишь?

– Брайан, почему ты постоянно спрашиваешь меня, не шучу ли я? Думаешь, мне такие вещи кажутся смешными?

– Нет, я просто хотел сказать, что…

– У них над кассой стояла камера, и я попался на том, что таскал выручку в конце смены.

– Сколько брал?

– Не знаю, может, пятерку, иногда десятку. Да так, по мелочи, плюс еще конфетки, печенье и прочая лабуда…

– Так они на тебя тоже собираются в суд подать?

– Не-а, не могут, я же у них не числился. Скажем так: мой менеджер не особо рад. Он удержал бо́льшую часть моей зарплаты и пригрозил, что если еще раз увидит меня, то переломает мне ноги…

– И сколько, он думает, ты взял?

– Пару сотен.

– А на самом деле?

Спенсер выдыхает сигаретный дым:

– Пару сотен звучит достаточно точно.

– Черт тебя побери, Спенсер!

– Эти суки платили мне фунт восемьдесят в час, Брайан, чего же, блин, они ожидали?

– Понимаю, понимаю!

– В конце концов, ты же коммунист, я думал, ты не одобряешь идею частной собственности.

– Я и не одобряю, но Маркс говорил о средствах производства, а не о содержимом кассы на заправке. Кроме того, эту идею я и не осуждаю, и вообще я социалист. Более того, я считаю, что так делать стыдно. Что говорят твои папа и мама?

– О, они очень, очень мною гордятся. – Он отпивает полпинты за один раз. – Да ладно. Как ни крути, а я серьезно влип.