— Вдруг подумала, что между ними существуют давние отношения, старые счёты.

— Все счета когда-нибудь списываются.

— Не скажи…

У Ольги сложилось особое отношение к конфликтам. Она не терпела ссор, всегда искала возможность согласиться с собеседником — на словах, ведь действовать всё равно можно по-своему, — и была уступчива настолько, что многие считали её бесхарактерной. Причиной же являлись равнодушие к мнению большинства людей и уверенность, что истина не рождается в спорах, поэтому Ольга с лёгкостью позволяла оппонентам оставаться при своём. Но иногда и её удавалось зацепить. Существовали вещи, которыми она дорожила, и обиды, которые она не прощала. Тот, кто покушался на её подлинные ценности, обретал врага, тайного и мстительного. Не то чтобы Ольга предпринимала энергичные действия или выстраивала сложные схемы, нет, она просто наблюдала. Год или два человек жил под пристальным, хотя и не ощутимым до поры взглядом, пока однажды не совершал ошибку. Или, например, обнаруживал интересы в сфере, на которую Ольга могла повлиять. И тогда следовал молниеносный точечный удар. Обычно хватало одного звонка, нескольких слов, обнародования «лишней» информации в сети — просто удивительно, как легко разрушать чужие планы, если понимаешь ситуацию.

Ольга полагала, что ненависть слишком ядовита, чтобы носить её в себе. Застарелая обида отравляет, из года в год проявляясь хотя бы в снах, заставляет просыпаться с зажатым от ярости горлом. И неудачи, случившиеся по чужой вине, тоже нужно возвращать сторицей.

В других людях тоже умела чувствовать такие затаённые тлеющие угли, и во время праздничного ужина ей несколько раз показалось, что она буквально видит искры, вспыхивающие между женщинами. Что ж, хорошо, если она ошиблась.

На сцену меж тем вышла Ларионова в роскошной вишнёвой шляпе с лентами и, кутаясь в меха, спела несколько мяукающим голосом необычайно жалостный романс:

Я не спала всю ночь, я думала о вас,

О том, что жизнь моя, в который раз угаснув,

Не возродится вновь в хитросплетенье фраз,

Как фитилёк внезапно вспыхивает в масле.

Что жизнь всего лишь сон на кончике пера,

Дрожащего в руках болезненно прекрасных,

Что с каплею чернил она стечёт на лист

И обернётся словом «непричастность».

Что жизнь моя потеряна в снегах,

Как наспех купленный рождественский подарок,

Быть может, он для вас был слишком прост

и жалок,

Но где мне взять другую жизнь для вас?

Что жизнь лгала, что жизнь была смешна,

Что жизнь была — и разве это мало?..

Что тень моя слегка светлее стала, А

значит, жизнь продлилась до утра.

В финале надрыв достиг апогея, и все очень смеялись, а на бис Ирина Станиславовна исполнила «А ну-ка убери свой чемоданчик» — так зажигательно, что под конец публика свистела (кто умел) и размахивала боа (у кого было).

А потом совершенно счастливая Алла выскочила на сцену и крикнула:

— Госпел, дамы!

— Даааа! — отозвался зал.

— God wants a yeees! — начала дредатая повариха.

— Yeee!!!

— Oh yeees!

— Yeee!!!

— Yes to His will.

— Yes to His way…

Они повскакали со своих мест и пели, раскачиваясь, — женщины в голубом бархате, в переливающейся тафте, в розовых перьях, в белых кружевах и в красных чулках. Лица, подсвеченные снизу, были полны отнюдь не христианского экстаза, и ничего более странного Ольга в своей жизни не видела. «Come what тау», — повторила она вслед за хором.

Но когда песня закончилась, она почувствовала, что всё это немного слишком для неё, и осторожно стала продвигаться к выходу.

Неожиданно её окликнула Елена, раскрасневшаяся и необычайно довольная:

— Ольга, вам нравится праздник?

— Очень. — Ольга заметила Жакоба, притаившегося в кружевах. — «Интересная всё-таки мания».

— Это прекрасно.

— Но я бы хотела лечь спать пораньше — пообещала Алле, что утром помогу с уборкой.

— Какая вы! Что ж, до завтра. Занятия в полдень, расписание будет вывешено в столовой после завтрака. И я надеюсь… вам будет у нас хорошо.

— Что ж, я тоже на это надеюсь.

У самых дверей столкнулась с Панаевой.

— Убегаете? — сладко улыбнулась та.

— Да, было чудесно, но я с трудом выношу бурные вечеринки.

— Нет ли здесь херофобии? — обеспокоилась собеседница.

— Что вы, Маша! — удивилась Ольга. — К херам отношусь с большой нежностью, да и какая связь?

Панаева взглянула осуждающе:

— Это боязнь веселья, неужели не знаете?

— Да, действительно, могла бы и догадаться, какое может быть веселье, если боишься… ээээ…

Панаева фыркнула, резко развернулась, подхватив голубой шлейф, и отошла.

Ольге стало неловко от собственного казарменного юмора, и она поспешила уйти.

Доставая из посудомоечной машины последнюю порцию тарелок, Ольга обдумывала вчерашние события. За два предыдущих дня она успела привыкнуть к приглушённым тонам обстановки и разговорам вполголоса, оттого ночное разноцветье с пением и танцами казалось сном, и теперь она пыталась понять — дурным или хорошим. Такие случались перед месячными и в полнолуние — яркие, тревожные, после которых просыпаешься усталой, с напряжёнными мышцами икр, будто всю ночь то ли гналась, то ли убегала. Вспомнила, что бледная луна, которую вечор успела заметить, действительно круглела.

К завтраку вышли только помятые ученицы и кандидатки, видимо, дамы питались отдельно. А жаль, Ольге было безумно интересно рассмотреть их лица без косметики и хмельного воодушевления. Покончив с едой, все остались на своих местах: ждали Елену. Она явилась в одиннадцать и прикрепила на доску объявлений несколько листочков.

— Позже, когда заработает сеть, я выложу эту информацию в открытый доступ для каждой из вас. — Наступило первое сентября, и Елена чуть изменила тон, отойдя от клана «девочек» и приблизившись к учителям.

Все, даже строгая Алла, снова спрятавшая дреды под платок, сгрудились возле расписания, регламентирующего их жизнь на ближайшую пару месяцев. Прочитав названия предметов, Ольга не поверила глазам, заподозрив, что так и не проснулась: «Альтернативная история литературы», «Мифотворчество и создание миров», «Героика и пафос», «Сексуальность автора — сексуальность текстов», «Позитивное мышление — залог продаж»…

— Что за блядский тренинг личностного роста?! — чересчур громко сказала она.

— Эй, спокойно, — ответила ей Панаева, — сначала посмотри, кто читает.