— Если ты это сделаешь, я от тебя уйду — клянусь, — сказала она отцу. — И тогда у тебя уже не будет возможности раздаривать дома — тебе придется искать дом для меня.

Отец надеялся — и постоянно повторял, — что Джеральд и Вера в конце концов преодолеют разногласия и снова станут жить вместе. Они не развелись, и рассчитывать на это не приходилось — только в начале семидесятых бракоразводные процессы стали обычным делом. Основанием для развода могла стать супружеская неверность, но теперь, в свете известных мне фактов, я думаю, что неверности могло и не быть. Известны случаи, хотя и немного, когда беременность длилась десять месяцев. У голубоглазых родителей могут рождаться кареглазые дети, если карие глаза были у кого-то из предков. Наверное, Джеральд все это знал — а также то, что жена не изменяла ему, — а расстались они с Верой просто потому, что разлюбили друг друга, стали друг другу безразличны и предпочитали одинокую жизнь, к которой привыкли за годы войны. Несомненно одно: Чед Хемнер не любовник Веры и никогда им не был. Джейми не его сын.

Сцена, случайно увиденная в хибаре в Верином саду, при свете свечи, столько всего прояснила. И очень многое изменила. Нет, напрямую меня это не касалось, и откровенная сцена не нанесла мне непоправимой травмы. Конечно, в ту ночь я почти не спала; увиденное повергло меня в шок, но в моих чувствах преобладало скорее любопытство, чем отвращение. Многое объяснилось, причем кое-что, даже не очень лестное для меня, принесло настоящее облегчение.

Сделавшись (я так считала) любовником Веры, Чед перестал подходить на роль моего вероятного — и возможно, первого — возлюбленного. Решив, что он принадлежит Вере, я отказалась от связанных с ним глупых желаний и надежд. Однако мне все еще не давал покоя тот факт, что Чед предпочел мне Веру, — я была этим разочарована. Я не сомневалась в его чувстве к Иден, но считала это лишь репетицией любви ко мне. Думала, что Чед будет меня ждать и что лишь недостаток терпения или слабость характера вынудили его обратить взоры на Веру. Оба мои предположения оказались ложными, и это принесло мне облегчение. Заинтригованная, я уже не могла спать или думать о чем-либо другом и вспоминала прошедшие годы, только теперь осознавая смысл многих слов и поступков.

Стали понятными необъяснимые визиты Чеда в отсутствие Иден, всегда накануне приезда Фрэнсиса или в тот день, когда Вера ждала его звонка. Заявления о безнадежной любви, оброненная в разговоре с моим отцом фраза, что храброе сердце и упорство не всегда побеждают, пристальный взгляд в церкви, но не на Иден, как мне казалось, а на сопровождавшего ее Фрэнсиса — теперь все получило объяснение. Стало понятным кокетливое поведение Фрэнсиса, его позерство и шуточки в присутствии Чеда. Не знаю, почему, но я догадалась, что это не счастливая любовь, взаимное желание и привязанность, а одностороннее чувство, когда один целует, а другой позволяет себя целовать. Не очень часто, возможно, все реже и реже — и совсем не бесплатно — Фрэнсис снисходил до утонченных знаков внимания, чтобы упрочить свою власть над Чедом.

Я поняла кое-что еще, хотя и не той ночью, а позже, когда сама повзрослела и стала лучше разбираться в подобных вещах. Чед познакомился с Фрэнсисом через Иден. А как иначе они еще могли встретиться? В ту пору Чед — потом он уехал и смог получить место в «Оксфорд мейл», чтобы жить в одном городе с Фрэнсисом, — был корреспондентом местной газеты в Колчестере, а Иден работала помощницей у адвоката. Где именно они встретились — в суде, на вечеринке с коктейлем или в адвокатской конторе, — особого значения не имеет. Они встретились, и Иден познакомила его с Фрэнсисом. Получается, она знала. Получается, что в восемнадцать лет, когда Фрэнсису было всего тринадцать, Иден знала — причем не только знала, но смотрела сквозь пальцы и явно поощряла — о любовной связи, которая в 1940 году относилась к преступлениям и которую большинство людей считали отвратительной, чудовищной и неописуемо неестественной. Другими словами, она привела в дом сестры мужчину, которого тянуло к мальчикам, и подсунула сына сестры на роль катамита. В качестве ее возлюбленного или, скорее, претендента на руку Чед мог приступить к соблазнению — хоть и не очень успешному, не очень счастливому, с учетом того, каким был Фрэнсис, — еще не достигшего половой зрелости мальчика.

Хорошо зная Фрэнсиса, я была не возмущена, а скорее изумлена. Другое дело Иден — мне и в голову не приходило, что она на такое способна. Зачем Иден это сделала? Что это ей дало? Я не знала — и теперь тоже не знаю. Могу лишь строить догадки. Секреты — иметь их, создавать, хранить, намекать на них — были для нее жизненной необходимостью, а тут появлялся секрет, который она могла скрывать от Веры. Возможно, что в те дни, до того как записаться в женскую вспомогательную службу военно-морских сил, когда Иден явила миру образ нетронутого, прекрасного, невинного, подающего надежды девичества, почти идеальной девушки викторианского типа, тихой, кроткой, чистой и совершенной, у нее был роман с каким-то абсолютно неподходящим мужчиной. Я склоняюсь именно к такой версии, хотя основана она исключительно на догадках. Это так похоже на Иден: тайно встречаться с простолюдином или просто женатым мужчиной, которого все равно не одобрили бы Вера, мой отец, Хелен и все остальные, в то время как Вера была убеждена, что она находится в обществе Чеда, в полной безопасности. Чед, преследовавший свои цели, с готовностью попустительствовал этому, а Фрэнсис с удовольствием наблюдал за игрой, время от времени вступая в нее, когда у него разыгрывалось воображение. Бедная Вера — я всегда считала ее главной, непререкаемым авторитетом. Теперь мне начинало казаться, что все ее дурачили. Оба эти представления, конечно, не были абсолютной истиной, поскольку Вера совмещала в себе и то, и другое.

А теперь Иден обосновалась в Гудни-холле в качестве владелицы поместья, «на расстоянии брошенного камня», как выражался мой отец, от Грейт-Синдон, хотя на самом деле в десяти минутах езды по той части долины реки Стаур, которая относится к Суффолку и где начинаются невысокие холмы, уходящие к Дедемской долине. Дом я увидела только через год, потому что осенью, после свадьбы Иден, уехала в Кембридж, а в следующем году, вернувшись в эти края на летние каникулы, остановилась у Чаттериссов, а не у Веры или Иден.

Люди снова стали отдыхать за границей. Тони повез Иден в Швейцарию, в Люцерн, и Хелен получила открытку с видом на гору Пилатус, озеро на вершине которой, по преданию, служит одним из семи древних входов в ад, где сидит дух Понтия Пилата и умывает руки. На Вериной открытке был изображен кресельный подъемник, но ее радость по этому поводу выглядела непропорциональной — она даже захватила открытку с собой, когда на следующий день вместе с Джейми пришла к ленчу.

— Надеюсь, они возьмут все что можно от своего путешествия, — заявила она. — Теперь у них долго не будет возможности вот так куда-нибудь поехать.

— Иден наймет ребенку няню, — возразила Хелен. — В их жизни почти ничего не изменится.

Я впервые услышала о ребенке Иден. Срок ее беременности не превышал двух месяцев. Вера больше ни о чем не могла говорить. Ее переполняла радость. Иден замужем уже больше года. И она, Вера, начала подозревать какие-то трудности, поскольку знала, как страстно Иден хотела детей, но теперь все в порядке. Вера строила предположения насчет пола ребенка и имени, которое для него выберут, на кого он будет похож, какого числа родится и какими будут роды у Иден. Так продолжалось весь ленч; добросердечная Хелен не выказывала нетерпения, слушала Веру и отвечала ей, но генерал, Эндрю и я скучали и не знали, чем заняться, а Патриция, приехавшая домой на неделю, один или два раза (правда, без видимого эффекта) прямо предложила сменить тему.