– Такова, – говорят, – воля его последняя, предсмертная. И батюшка его, господин Иоганн, согласился волю ту выполнить. Так что приходи к нам, отец Полиен, повенчай господского сына с этой безродной Аленой, а там, может, и соборуешь…

Подоткнул опять отец Полиен полы рясы, пошел в имение господина Ван дер Роде. Видит – пободрее стал Ваня, как про венчанье услышал, кровь в жилах потекла, цвет в лице появился. И Алена уж рядом стоит, в нарядном платье, венок в волосах.

Не лежала душа отца Полиена к этому венчанию. Поглядел он на Ваню и Алену да и говорит:

– Грех, нельзя больного на смертном одре венчать, положено жениха с невестой вокруг аналоя обвести, иначе будет не по-людски, не по-христиански!

Старый господин Иоганн осерчал, говорит грозно:

– Венчай, отче, не гневи меня! А то не посмотрю, что ты духовного звания, велю моим псарям, чтобы выпороли тебя на конюшне! А у меня Прошка-псарь ох люто порет!

А Ваня ему:

– Не серчай, батюшка, не гневайся, отец Полиен как лучше хочет, чтобы все по-христиански было! Разве же мы другого хотим? Я с одра болезни поднимусь, дойду до нашей часовни, обойду с Аленой три раза вокруг аналоя!

– Как же, – удивляется господин Иоганн. – Ты уж сколько времени вставать не мог, головы от подушки не поднимал – а теперь хочешь до часовни дойти?

– Теперь, батюшка, как позволил ты мне с Аленой повенчаться, у меня враз силы прибавилось!

Подивился отец, да ничего не сказал.

А Ваня с постели встал, на Алену одной рукой оперся и дошел до своей часовни домовой.

Там их отец Полиен три раза вокруг аналоя обвел, водой святой окропил и сказал, как положено: венчаю, мол, раба божьего Ивана рабе божьей Алене, а рабу божью Алену – Ивану…

Вышел Ваня на крыльцо часовни, как будто и не болел никогда. Откуда только силы в нем взялись!

Уж ни на кого не опирается, лицо порозовело, как до болезни.

Огляделся вокруг, как будто заново родился, как будто заново божий мир увидел.

С того дня быстро пошел Ваня на поправку.

Отец его, господин Иоганн, конечно, радовался, что сын его выздоровел, от тяжелой болезни поправился. Не один молебен благодарственный заказал отцу Полиену, оклад серебряный пожертвовал на икону Николая-угодника, денег и лесу дал на ремонт церкви. Но потом обидно ему стало за честь рода своего дворянского, за то, что Ваня, сын его, на простолюдинке женился. Не по нраву ему пришлась невестка. Не иначе, думает, колдовством да чародейством присушила она Ваню, заставила на ней жениться. И через ту женитьбу погибнет дворянский род Ван дер Роде, смешается голубая дворянская кровь с кровью простолюдинов, с кровью казненного бунтовщика да татя…

А потом он задумываться стал.

Если ему не открыла Алена-старшая атаманову тайну, не рассказала, где зарыл Степан Тимофеевич свои сокровища, если дочь ее, Алена-меньшая, ничего не рассказала Ване, когда они вместе с ним детьми играли, – может, теперь расскажет, когда женой его сделалась? Ведь сказано в Священном Писании – жена да убоится мужа своего!

Приступал он к Ване: выспроси у своей жены, знает ли она что про атамановы клады?

А Ваня и слушать отца не хотел. В Алене он души не чаял, надышаться на нее не мог.

– Зачем нам клады, батюшка, – отвечал он отцу. – И без них нам хорошо! Клады, батюшка, колдовством да чародейством раскрываются, а это ведь грех!

– Блаженный ты, Ваня! – отвечал ему отец. – У нас который уж год неурожай, то град, то засуха, дохода никакого имение не дает, еще немного – и по миру идти придется или закладывать имение! А атаманово золото нам бы очень помогло!

– Ладно, батюшка, спрошу я у Алены! – отвечал покладистый Ваня, чтобы отца не расстраивать.

Да только ничего он не узнал: то ли жена его и сама ничего не знала, то ли знала, да говорить не хотела.

Прошло еще время, и родила Алена-младшая мальчика.

Глянул на того мальчика господин Иоганн – и снова огорчился.

Не было в его внуке ничего от благородного дворянского рода. Румяный да кудрявый мальчик, скуластый да крепкий, напомнил господину Иоганну покойного Степана Тимофеевича.

Да и не ему одному.

Как увидела мальчонку бабка, старшая Алена, – так за сердце схватилась.

– Степа! – говорит. – Степан Тимофеевич!

Так и вышло, что назвали мальчика Степаном.

Господин Иоганн, конечно, недоволен был, но обе Алены уговорили Ваню. Он с женой никогда не спорил.

Чем больше подрастал маленький Степа, тем больше он становился похож на казненного атамана, на деда своего Степана Тимофеевича. Господин Иоганн только вздыхал да сокрушался, а бабка его, старшая Алена, в мальчике души не чаяла. С малых лет все при нем была, нянчила его да лелеяла. Поначалу, пока лежал несмышленый Степа в колыбели, вместо колыбельных казацкие песни ему пела, после сказки ему сказывала да про деда-бунтовщика рассказывала.

Дед его, господин Иоганн, поначалу серчал на такое воспитание, а потом смирился.

Стареть он стал, болеть, да вскоре и умер.

Отслужил по нему отец Полиен заупокойную службу, и схоронили господина Ван дер Роде на семейном погосте.

Степа-маленький подрастал, и скоро бабкины сказки да рассказы стали ему неинтересны. Хотелось ему мир посмотреть, жизнь узнать. Отец его, Иван Иванович, воспитанием сына мало занимался, все больше старался имение свое поднять, из долгов выбраться. Пригласил немца-управляющего, выписал из Германии хорошие семена да коров породистых. Понемногу дела его поправились, он разбогател, и тогда отправил Степу учиться в самую Голландию.

Тем временем молодой царь Петр Алексеевич выстроил новую столицу, Санкт-Петербург, и Степан Ван дер Роде, обучившись в Голландии различным наукам, пошел в государеву службу.

Выслужив чин, отпросился Степан Иванович в отпуск, проведать родителей и отчее имение.

Родителей он застал в добром здравии, а вот бабка его, старшая Алена, была уже плоха, второй месяц не вставала и не выходила из своей опочивальни.

Узнав о приезде любимого внука, Алена несказанно обрадовалась.

Молодой Степан сразу, как прибыл в родное имение, пришел проведать старуху – вспомнил свои годы детские, песни казацкие да рассказы Аленины про деда, про казацкую вольницу.

Вошел он в полутемную, затхлую комнату с низким потолком – высокий, красивый, кудрявый, в дорогом немецком платье. Алена как увидела его – потекли по старым щекам слезы.