Хижняк вдруг отчетливо понял: он еще никогда не был так близок к смерти.

Ни тогда – как же, черт возьми, давно это было! – когда против него и полковника Шулики бросили целое воинское подразделение, зачищая обоих. В том бою он уцелел только потому, что стрелявшие не видели цели. Ни несколькими месяцами позже, когда на мосту в Заднепровске его пытался взорвать и сжечь странный человек, назвавший себя Скорпионом. Ни прошлым летом, когда его убивали в Донбассе, в кабаке под маленьким, но громким Новошахтерском. В тех случаях его пытались уничтожить изысканно, вроде как играючи, а когда их с мятежным полковником зачищали , он вообще даже в какой-то момент сам захотел умереть, чтобы все поскорее закончилось.

Теперь он умирать не хотел.

Особенно на глазах Антона Хантера, за которым он сюда, на поляну, и пришел.

Но пистолет на него наставляла ошалевшая от наркотиков растерянная баба , которая, похоже, даже и не вспомнит потом, что вот так запросто застрелила двух безоружных. За что убила – тоже не вспомнит.

Хижняк молчал. Ему нечего было сказать.

– Ты все видел? – выкрикнула Бора. Ее вытянутая рука дрожала от напряжения.

– Да, – хрипло ответил Виктор, когда одноглазый перевел вопрос сестры.

– Ты все понял?

– Нет. Я ничего не понял. Я не понимал, о чем вы говорили. Но я… – Хижняк мысленно попросил у мертвого Микича прощения, – я плохо знал его… Совсем его не знал. Мне нужно было переговорить с тобой.

– Со мной? – удивилась Бора, даже чуть опустив пистолет. – Почему со мной?

– Замира нет. Вместо него дела ведет Бора.

– Откуда ты это знаешь? Он тебе сказал?

– Нет. Он искал Замира. Я – Бору. Я даже не знал, кто ты и как выглядишь.

Женщина-воин посмотрела на одноглазого. В ту же секунду Хижняк понял: он сказал что-то не то, – ствол снова смотрел ему в лицо, рука Боры перестала дрожать.

– Тот, которого ты не считаешь своим другом, говорил: он не знал, что Замира нет. Значит, ему об этом кто-то сказал. И тогда он стал искать меня, потому что думал: я в курсе его дел с моим мужем. Выходит, это ты ему сказал о смерти Замира?

Будет разумнее, если он промолчит, решил Хижняк.

Хотя молчание уже не спасет.

– О смерти Замира и о том, что я теперь старшая в группе, знали только наши враги. Ты – враг.

Бора произнесла эти слова с уверенностью судьи, вынесшего приговор.

Она не обратила внимания, что ее слова, переведенные одноглазым, каким-то образом оживили Хантера, до сих пор только наблюдавшего за происходящим. Он даже подступил на полшага ближе, Виктор поймал на себе его заинтересованный взгляд, еще не понял, чем именно заинтересовал киллера, но уже принял решение.

Даже не принял – оно само нашлось.

Губы сухие.

Он облизал их, иначе ничего не получится.

Встретив взгляд Хантера, глядя ему прямо в лицо, Хижняк начал свистеть.

Парень, которого собралась убить совсем съехавшая с катушек Бора Ракипи, тоже не мог похвастаться музыкальным слухом. И все-таки Антон Хантер узнал эту мелодию – после той варшавской ночи он, человек отнюдь не впечатлительный, не спутает ее уже никогда и ни с чем. Даже будет угадывать полонез, чуть не ставший для него последней музыкальной темой в жизни, там, где его может и не быть. Для него это навязчивая мелодия что-то вроде патологии – вот как сейчас у Боры, злобной и растерянной, ищущей врагов вокруг себя. И не дающей никаких гарантий, что следующим врагом не станет любой из стоящих рядом.

Но сейчас это была не паранойя, не навязчивая идея и не слуховая галлюцинация. Незнакомец перед лицом смерти насвистывал именно полонез и, подняв голову, смотрел мимо пистолетного ствола, через плечо Боры на него, Хантера. Свист адресован ему.

Сигнал.

Слишком живы воспоминания о том вечере в доме варшавского психопата, когда в комнате вдруг появился кто-то, спутавший Копернику все карты, вступивший с ним в схватку и тем самым давший его пленнику шанс, которым он, Антон, сполна воспользовался. Тогда он не задумался над тем, кто такой этот неожиданный спаситель, хотел ли он спасти именно его и как он оказался в нужное ему, Хантеру, время и в том самом месте, где его собирался зарезать ненормальный бармен.

Сейчас незнакомый человек прямо давал ему понять: вспомни Варшаву, парень. И того, кто спас тебя.

Все это сложилось в голове Хантера мгновенно, в темпе, в котором он обычно принимал решения, возникшие в критической ситуации. А теперь создалась именно такая, нездоровая и опасная для него лично. Антон вдруг отчетливо понял: Бора уже неуправляема, любые разговоры с ней равносильны хождению по минному полю, продуманные им за ночь комбинации легко оборвет выстрел из ее пистолета – и только потому, что его слова почему-то могут не понравиться ей и вызвать у нее раздражение.

Она убьет его. Не через час, так через день. Сомнений у Хантера не осталось.

К этой мысли он начал приходить, как только балканская накокаиненная амазонка расстреляла человека, назвавшегося американцем и убеждавшего, что Замир был его другом. Не успев подкорректировать свои ближайшие планы, Хантер вдруг услышал от второго пленника фразу на английском языке, заставившую его напрячься и заинтересоваться этим типом. И сразу же – свист, полонез Огиньского, напоминание…

Сигнал.

Тем временем Бора разглядывала насвистывающего пленника как забавное насекомое, которое, оказывается, при определенных обстоятельствах может еще издавать какие-то звуки, свистеть, а возможно, даже изменит цвет. Он же продолжал насвистывать, все громче и громче, и Боре это надоело так же быстро, как и заинтересовало.

– Хватит! – произнесла она сухо и, видя, что пленник не реагирует, сорвалась сразу же с места в карьер: – Кончай! Замолчи, блядь! Молчать!

Парень покосился на нее, а после сделал нечто абсолютно противоречащее логике его незавидного положения. Вытянул губы трубочкой, демонстративно облизал их и снова, на этот раз как можно громче и четче, просвистел мелодию полонеза.

Перебросив пистолет из правой руки в левую, Бора замахнулась и хлестко ударила его по губам. Звук захлебнулся, брызнула кровь, а женщина-воин, снова переложив оружие в правую руку, опять ударила, теперь уже пистолетом в середину лица. Она метила стволом и достигла цели: жертва отшатнулась, теперь кровью окрасилось все лицо, а парень, вскрикнув от боли, выплюнул на ладонь красный сгусток. Протянул ладонь Боре, показывая выбитый зуб.

Длинноволосый Заре отреагировал на движение в сторону атаманши мгновенно: ствол его «кольта» нацелился в затылок пленнику, почти коснувшись кожи, – расстояние между телом и сталью составляла какая-то пара миллиметров.

– Заткнись! – повторила Бора, хотя тот уже не свистел, и ударила снова, на сей раз по протянутой к ней испачканной кровью руке.