— Очень кстати, — сказала Гестия, вставая. — Мне все больше кажется, что я нужна внизу, в мире, помогать людям и их семьям, присутствовать в храмах, посвященных добродетелям очага, дома и прочих гостиных. Пусть юный Вакх займет мое место.

Гестии вслед прошелестело неубедительное бормотанье протестов, но она настаивала, и обмен состоялся — к восторгу всех богов. За вычетом одной богини. Гера сочла Диониса величайшим оскорблением со стороны Зевса. Аполлон, Артемида и Афина — тоже позорный довесок в додекатеоне, но принятие на небеса этого ублюдка, полусмертного бога обидело ее до печенок. Она поклялась никогда не прикасаться к ядовитому пойлу Диониса и лично избегать кутежей, какими он нарушал покой и приличия небес.

Когда Афродита родила Дионису сына, Гера прокляла малыша, получившего имя ПРИАП, уродством и импотенцией и устроила так, что его вышвырнули с Олимпа. Приап стал богом мужских половых органов и фаллосов, ему особенно поклонялись римляне — как малому божеству немалого достоинства. Но уделом ему стали уныние и разочарование. Он жил в постоянном возбуждении, кое из-за проклятья Геры вечно подводило, стоило ему попытаться что-нибудь соответствующее предпринять. Эта хроническая постыдная беда вполне естественно и навеки связала его с алкоголем — с даром его отца миру, что «вызывает желание, но устраняет исполнение»[175].

Тем не менее, нравилось это Гере или нет, Дионис Дважды Рожденный, единственный бог с родителем из смертных, занял место полноценного члена окончательно сложившейся Олимпийской дюжины.

Кадмейский дом был одной из самых влиятельных династий греческого мира. Сначала Кадм, основатель Фив и отец алфавита, а затем и его семейство сыграли ключевую роль в становлении Греции. Но, как и ко многим великим династиям, к этой прилагалось проклятье. Убийство водяного дракона позволило выстроить город, но навлекло проклятье Ареса и на него. Мойры нечасто отпускают славу и победу без сопутствующих страданий и горестей.

Дочь Кадма Автоноя родила сына Актеона от второстепенного бога по имени АРИСТЕЙ, которому пылко поклонялись в Беотии (его иногда именуют «Аполлоном полей»). Как и многих позднейших героев, Актеона воспитывал и обучал великий и мудрый кентавр Хирон. Актеон вырос и стал вполне обожаемым вождем и охотником, знаменитым своим бесстрашием в погоне, а также сноровкой и нежной силой, с какой он обращался с любимыми гончими.

Однажды, потеряв след необычайно благородного оленя, Актеон и его спутники-охотники разделились для поисков. Продираясь через кусты, Актеон набрел на озерцо, в котором купалась Артемида. Поскольку она была олицетворением его любимой страсти — охоты, — Актеону не следовало бы пялиться на нагую богиню. Она же была еще и свирепой царицей целомудрия, воздержания и девственности. Но уж такая красавица, настолько милее всех, кого Актеону доводилось созерцать, что он раззявил рот и выпучил глаза — и встал колом, причем не только сам.

Может, веточка у него под ногой хрустнула, а может, слюни у Актеона изо рта капнули на землю небеззвучно, однако Артемида обернулась. Заметила молодого человека, что пялился на нее, и кровь в ней вскипела. Сама мысль, что кто-то распустит слух, будто видел ее голой, показалась ей такой омерзительной, что она вскричала:

— Эй, смертный! Таращиться на меня — богохульство. Я запрещаю тебе говорить — навеки. Если промолвишь хоть один слог, кара последует ужасная. Покажи мне, что ты понял.

Несчастный юнец кивнул. Артемида исчезла из вида, и он остался один — размышлять над своей судьбой.

У него за спиной послышался клич: его спутники возвестили о том, что вновь напали на след. Актеон инстинктивно откликнулся. В тот же миг проклятие Артемиды низошло на него, и он превратился в оленя.

Актеон вскинул голову, потяжелевшую от рогов, и помчал галопом по лесу, пока не наткнулся на пруд. Глянул в воду и, увидев себя, застонал, но получился могучий рев. В ответ прилетел великий лай и визг. Через несколько секунд его свора гончих выбежала на поляну. Натаскивал их сам Актеон: вцепляться оленю в горло и пировать горячей кровью в награду[177]. Скулившие и рычавшие псы кидались на него, щелкая челюстями, и Актеон вскинул передние ноги вверх, к Олимпу, словно моля богов о пощаде. Те либо не услышали, либо не вняли. Несколько мгновений — и Актеона порвали на куски. Загонщика загнали!

Богиня Деметра ассоциируется с изобильным плодородием и щедротами природы, но, если вывести ее из свойственного ей терпения, она могла быть такой же мстительной, как Артемида, что отчетливо подтверждается историей ее безжалостного воздаяния ЭРИСИХТОНУ, царю Фессалии.

Желая пристроить к своему дворцу новые покои, дерзкий, бесстрашный и неугомонный Эрисихтон с бригадой дровосеков отправился за деревом для стройки в лес, и там они наткнулись на великолепную дубраву.

— Превосходно! — вскричал он. — За топоры, ребятки.

Но его люди попятились, качая головами.

Эрисихтон обратился к старшому:

— Что это с ними такое?

— Эти деревья священны для Деметры, владыка.

— Чепуха. У нее этого добра уйма, она и не знает, что с ним делать. Валите.

Ворчание.

Эрисихтон выхватил у старшого плеть, которой тот помахивал исключительно для вида, и угрожающе хлестнул ею над головами дровосеков.

— Рубите эти деревья сейчас же — или почуете плеть на своей шкуре! — рявкнул он.

Царь плетью щелкает да вопит на них — работники неохотно принялись рубить. Но подобравшись к исполинскому дубу, что рос один в конце рощи, они вновь замерли.

— Это ж самый высокий и толстый из всех! — сказал Эрисихтон. — Из него одного можно наделать балок и колонн для моего тронного зала, и еще останется на большущее ложе.

Старшой показал дрожащим пальцем на ветви дуба, увешанные гирляндами.