нужно. Впрочем, за кого ещё можно принять мужчину, женщину и ребёнка, везде и всюду появляющихся вместе…

…Так вот, подустав пробираться по глубокому снегу, я присела на спиленную расщеплённую, возможно, молнией, ель — санируют лес, пояснил Андрей, — а мужчины пошли дальше, сказав, что скоро вернутся за мной.

Внизу журчала незамерзающая горная река, а надо мной шумели огромные ели. Я словно попала в расщелину между ласкающей слух музыкой и скрежетанием железа по стеклу… И снова подумала: откуда эта паника в глубине меня, в самом средоточии животного начала?…

Я сфокусировалась на шуме ветвей, вошла в него. Раньше в таких случаях, если невозможно было уйти физически, я старалась отгородиться от этого раздражителя — мыслями, разговором, пением… хоть петь и не умею, так, мычу себе под нос. А тут меня словно зло взяло: да сколько же можно?!.

Я не увёртывалась от полосующих душу звуков, а словно открылась, подставилась им, пересиливая себя — вот так! ещё! хлещите меня! я стерплю!..

Не могу сказать, что я победила, но выстоять мне удалось. Я чувствовала себя так, словно изнуряли не звуки и не слух, а сами ветви, издающие шум — будто они своей острой заледенелой хвоей хлестали меня по обнажённым нервам.

Захотелось закричать… чтобы переорать моих палачей. Но я удержалась и подумала: а ведь для кого-то это — музыка!.. Так же как для меня — журчание воды на перекатах. А кто-то этого вовсе не слышит.

Я поднялась и пошла за Егором и Андреем, не дожидаясь их возвращения.

* * *

Перевариваю сказанное Егором. Пока не знаю, как с этим быть. Решила дождаться Сергея и Германа. Может, как-нибудь удастся выйти на эту тему…

* * *

Когда я, буквально валясь в сон, закрыла крышку лэптопа, раздался звонок. Точнее, музыкальный фрагмент. По нему я поняла, что это Сергей, и горячая сладкая волна ударила в голову, словно большой глоток грога.

— Марина, добрый вечер.

— Добрый вечер, Сергей Егорович.

— Ну, что вдруг так официально… — Его голос ласкал меня всю… — Не пора ли нам уже на «ты» перейти?… — Я услышала, что он слегка пьян.

— Вот выпьем на брудершафт, — сказала я, и подумала: и три раза поцелуемся.

— Отличная мысль! — Он тихо засмеялся. — Я не разбудил вас?

— Ещё минута, и разбудили бы.

Сергей снова засмеялся.

— Как ваши дела?

— Наши или мои?

— И ваши и… ваши.

— Всё хорошо. Ёлку нарядили, вас ждём.

— Нас или меня?

— И вас, и вас.

Снова его смех.

— Марина… вы совершенно невероятная женщина… я вам это уже говорил?…

— Не помню. Но больше не говорите, хорошо?

— Почему?

— Вы знаете, почему.

— Не знаю.

— Неправда.

— И всё же?

— Потому что я вас люблю.

Вот и всё. Как гора с плеч…

Сергей замолчал. Я тоже молчала.

— Марина… — начал он, но я его перебила:

— Я говорю это для того, чтобы выговориться. — Мне вдруг стало спокойно, словно произошло внезапное отстранение от себя самой, и я заговорила ровным голосом. — Это ни к чему вас не обязывает, разумеется… любовь слепа и делает порой безумными вполне вменяемых людей. Вот и со мной случилось…

— Не наговаривайте на любовь. — Голос Сергея стал твёрдым, нотки лёгкого трёпа улетучились, как не бывало. — Вы ведь знаете, что ни слепой любовь не бывает, ни безумным не делает. Просто это что-то другое, не любовь.

Я молчала. Мы никогда ещё не говорили с Сергеем по телефону на вольные темы: только о делах, коротко и по существу. Что заставило его позвонить мне в подпитии и без видимой нужды?…

— Марина…

— Да?

— Почему вы замолчали?

— Думаю.

— Вы не любите меня. Вы мною замещаете.

— Вы так уверены в этом?

— Абсолютно!

— А вы психолог! Но это относится не к выводу, который вы сделали, а к тому, что говорите так, пользуясь своим положением у меня.

Он засмеялся:

— Это каким же положением у вас я пользуюсь?

— Положением авторитета. Ну и…

— Ну и?…

— Называется — смотри выше.

— На выше я вам ответил. А что касается того, кто у кого авторитет, мы можем потягаться с вами.

— Где Герман? — Я решила сменить тему.

— Празднует приближение Нового года в своём коллективе. Пора корпоративных вечеринок, знаете… Я вот недавно со своей заявился… — Ну да, тогда понятно… — Он скоро будет. А что?

А что?… Я не знаю. Не знаю даже, зачем спросила.

— Я хотела родить ребёнка от вас.

Что я говорю?… Зачем?… Я себе-то не признавалась вот так, открытым текстом… Это что, внутреннее я просчитало: сейчас можно?…

Сергей натянуто засмеялся:

— По телефону не получится… — И резко стал серьёзным. — К тому же…

То, что он сказал, заставило меня покраснеть от стыда за себя и свою невыдержанность. Дура! Идиотка!..

Но для чего-то же это было нужно: он позвонил, я съехала с катушек…

— Простите меня.

— Не извиняйтесь… Для меня это не имеет значения. А вам есть от кого родить ребёнка.

— Вы кого-то сватаете мне?

— Нет, пытаюсь открыть вам глаза. А вот и Герман пришёл… — Я услышала звук короткого поцелуя. — Скажи пару слов Марине… — Голос Сергея изменился: в нём завибрировала радость.

Мы с Германом поздравили друг друга с наступающим и попрощались до скорой встречи в аэропорту Инсбрука.

И с Сергеем попрощались, не возвращаясь к прерванному разговору. Складывается мозаика — камешек к камешку, вот и вся картинка ясна. Вся ли?…

29.12.2005. Четверг.

Приснился сон… словно мне ответили разом на два вопроса…

Впрочем, ответил не кто-то, а моё глубинное — как многие его называют — высшее я.

Утром, проснувшись, я отчётливо вспомнила сон — он был ясный, цветной, широкоформатный… эдакий digital Dolby-surround. Да ещё и smell-o-vision в придачу.

Я лежу в коляске. Коляска стоит под высоченными деревьями на лесополосе, тополя острыми верхушками уходят в синее-синее небо и шумят на ветру. Пахнет горячей травой и тополиной корой. Так хорошо!.. Хорошо?! — опоминаюсь я, младенец до года возрастом, — это всегда было не-хорошо! Почему же теперь хорошо? И в ответ на эти мысли младенца ему — мне, то есть, — становится нехорошо: изнутри, всё оттуда же, из потаённых глубин, поднимается панический ужас. А ветер всё сильнее, всё слышнее свист его в ветвях, всё громче стук листьев друг о друга, словно это не нежная живая субстанция, а огрызки ржавого железа…

Я пытаюсь вылезти из коляски и вдруг вижу удаляющихся по лесополосе маму и папу. Они могут спасти меня от этой пытки! Я кричу. Но крика не получается. Я снова напрягаю