Рингов – два, одним не обойтись. Каждый окружен рвом и земляным валом, хотя этой защиты недостаточно. Она нужна только для того, чтобы время от времени выжигать потеющую смолой землю внутри ринга, лишая пищи страшный внешний огонь. Сухой земляной вал – смола стекает с него в ров – как правило, достаточное препятствие для того, чтобы выжечь ринг, не подпалив всю равнину. Иногда, очень редко, по недосмотру, безалаберности или просто случайности нарочитый пожар все же вырывается наружу, и тогда всему племени приходится искать убежище во втором ринге.

Главное – выжигать тот и другой всякий раз, как только потеющая земля вновь обретает способность гореть. И внешний пожар лучше пережидать внутри того ринга, который был выжжен позднее.

На востоке пылала земля. Сгустившаяся дымка выдавала приближение огненного кольца надежнее, чем показали бы глаза, если бы кто-нибудь сумел подняться над равниной, как умеют это островитяне в своих диковинных железных птицах. Ветер дул с востока, а значит, огонь был еще далеко. Когда он приблизится, ветер переменит направление и начнет дуть на огонь. Огню всегда мало воздуха, он жадно всасывает его и глотает, сколько сможет.

С рассветом Хуум приказал перебираться в другой ринг, и никому не пришло в голову возразить. Чем раньше, тем лучше. Меньше спешки. От одного ринга до другого идти всего ничего, однако поздно заниматься переездом, когда стена огня и дыма уже стоит на горизонте – сам-то спасешься, но половину скарба не убережешь. Разумное слово вожака лишь констатировало необходимость, и, повинуясь необходимости, люди споро, но без ненужной суеты увязывали кожи кровель и водосборников, разбирали каркасы шалашей, вьючили на спины запасы пищи и бурдюки с водой. Матери несли детей. Стена огня была еще далеко, когда переезд закончился. И неспроста: запас времени лишним не бывает. Иногда то там, то тут земля вдруг начинает потеть не обычной, а особой, легкой смолой, иначе пахнущей, более текучей и куда охотнее горящей. Огонь по ней распространяется быстрее ветра, от него не убежит и самый быстроногий бегун. Такое случается чрезвычайно редко, но и редкостями не стоит пренебрегать. Беспечный, но везучий человек еще может прожить отпущенный ему природой срок – беспечное племя не имеет будущего.

Потому-то и нет на материке беспечных племен.

Никто не задумывался, существовали ли они когда-то давно, беспечные племена. Какая разница! Что толку думать о глупцах, если от них не осталось даже костей! Два, три пожара – и нет ничего, кроме праха. Пройдет дождь – и прах смешается с землей. После несколько дождливых сезонов оплывут валы опустевших рингов, жидкой грязью заполнятся глубокие некогда рвы, и спустя еще несколько лет самый внимательный глаз не отыщет место, где жили люди.

Чавкала под ногами жирная смоляная земля, шуршал жиденький ковер отмирающих трав-эфемеров. Низкорослые, едва по щиколотку, растеньица успели пробиться, отцвести и дать семена в промежутке между двумя пожарами. Но этим семенам не было дано прорасти. Лишь сильный ливень из пришедших с моря туч мог выручить их, но ветер гнал не тучи, набрякшие от желанной влаги, а дым приближающейся стены огня.

Не страшно: после пожара травы взойдут снова. У них могучие корни там, в глубине, куда не достигает жар огня. Пусть несколько поколений трав даром разбросают семена на потеху огню – неважно, какому-нибудь поколению непременно повезет. И в следующем сезоне равнина вновь зазеленеет мириадами травинок – бесполезных, но радующих глаз. Огонь беспощаден, но жизнь все равно берет свое.

– Стея, смотри! – пискнул маленький Иай, влекомый за руку старшей сестрой. – Тут еда.

Сразу несколько мужчин обернулись на голос. В самом деле, в жухлом ковре внимательный глаз мог заметить чуть более светлое пятно. Если здесь вырыть яму глубиной по пояс взрослому человеку, наверняка наткнешься на зреющую земную манну. Один большой клубень или несколько мелких. Хорошая еда. А еще лучше заметить место и вырыть пищу после того, как над ней пройдет стена огня. Так вкуснее. Полоумный старик профессор нес какую-то чушь о колониях подземных микроорганизмов и поначалу даже отказывался брать манну в рот. Глупец! Чем же еще питаться? Съедобными корнями? Они лежат глубже, хуже утоляют голод, и не всякий человек, даже и не профессор, отличит съедобный корень от ядовитого, годного только для поделок, когда он высохнет на воздухе и затвердеет.

Потом-то, конечно, старик привык есть то, что дарует земля. Всякий перестанет привередничать, как только проголодается как следует.

И все-таки странно. Неужели на островах совсем нет земляной манны? Да не может такого быть! Чем же питаются те странные, кто там живет?

Один из мужчин вырезал костяным ножом пласт липкой земли и положил его в центр пятна. Метка. Как только остынет земля, можно будет выкопать теплый клубень и перекусить.

Никто не сказал вслух, что чумазый карапуз Иай окончательно определил свою судьбу – со временем быть ему разведчиком и добытчиком, очень хорошим, может быть, самым лучшим в племени. Не носильщиком, не копателем, не гонцом – разведчиком. Как его отец, давным-давно сгинувший в степи. Один только долговязый Каар, баюкая уязвленное самолюбие, пробурчал, что, мол, не диво видеть каждую былинку тому, кто возвышается над этой былинкой от силы на локоть.

– А тебе, дядя Каар, с твоей высоты смотреть не страшно? – невинно поинтересовалось дитя.

Грохнули смехом. Стея шлепнула брата за непочтительность к старшим, но и сама не удержалась – прыснула. Каар набрал было в грудь воздуху, но не нашел слов, махнул рукой, рассмеялся сам. Мальчишка молодой, да ранний, с ним еще натерпишься, но не вступать же в перебранку с молокососом на виду у всех! Себе дороже.

Жирный дым полностью затянул горизонт. Последней подняли на вал слепую старуху Миану, втянули за ней ременную лестницу, стали ждать. Без команды вожака люди начали собирать в центре ринга каркасы шалашей и громоздить на них скупо смоченные водой кожи. Дети, старики и беременные женщины пересидят пожар в шалашах, остальные перетерпят и так. Не впервой.

Кое-кто из мужчин мочился на шалаш, стараясь брызнуть повыше. Плохо, что в конце сухого сезона мало воды, бурдюки не наполнены и на четверть. От жара сохнет и портится кожа, ломается на сгибах и долго не служит. Давно пришла в негодность и была брошена в пищу огню кожа полоумного профессора. Люди Потеющего материка не едят покойников, но забирают их кожу, и каждый знает, что будет освежеван после смерти. Так надо, чтобы племя жило. Нужны бурдюки, водосборники, нужна защита от огня. Что остается делать, если шкурки подземных роющих животных (которых к тому же трудно поймать) малы и непрочны, а на поверхности живут лишь мелкие крылатые существа не крупнее мухи?

И умершего хоронят дважды. В первый раз уносят подальше в степь тело, во второй раз отдают огню пришедшую в негодность кожу. И после первых похорон человек еще долгие годы продолжает приносить пользу племени.

А значит, он не ушел совсем, а еще жив какой-то своей частью. Поэтому племя оплакивает ушедшего во время вторых похорон, а не первых.

Нет хуже проступка, чем небрежно швырнуть кожу на землю или оскорбить ее каким-нибудь иным злобным и бессмысленным действием. Провинившийся должен просить прощения у племени и у души умершего, и нет никакой гарантии, что ему удастся вымолить прощение.