— Что? — Сонно мотнул головой Грег и нахмурился.

— Ключ!

— Вечером завтра.

Впервые за это утро Янка позволила себе расслабиться. Даже зловонное дыхание стоящего напротив, теперь почти не раздражало ее.

— Хорошо. — Она приторно улыбнулась и похлопала безволосую грудь горе-любовника. — Ты как всегда был замечателен, мой милый!

Тот довольно осклабился, пробурчал гордое «А то!…» и захлопнул дверь, не забыв напоследок шлепнуть Янку по заду.

— Тебе бы отрезать…. — Прошипела она, стараясь как можно скорее удалиться от мужского барака.

Но это раздражение уже не шло ни в какое сравнение с эйфорией, что теперь быстро и приятно разливалась по всему телу. Ключ! Ключ от комнаты Шерин — скоро его точная копия будет в руках у Янки. И это единственное, что имело значение. А все остальное ерунда.

Бесшумно и быстро, словно прихрамывающий, но довольный призрак, Янка скрылась в тумане.

Еще несколько дней прошли спокойно, без происшествий или деталей, которые бы следовало запомнить. А вот один из следующих вечеров отпечатался в моей памяти надолго, возможно, навсегда. Так происходит, когда вы не ожидаете от жизни сюрпризов — приятных или нет, а она берет и обрушивает вам на голову ушат холодной воды, который переворачивает все ваше бытие наизнанку. И никуда от этого впоследствии не деться, как ни старайся. И не стереть такие моменты из памяти — нет там волшебного переключателя, который можно было бы сдвинуть в положение «Не помню», хотя многие дорого заплатили бы за подобную функцию.

Утро того дня было обычным, да и полдень не предвещал ничего нового — все та же жара, тихие голоса, доносящиеся из глубины дома, те же шершавые страницы древних томов перед глазами. А вот часов в шесть меня оторвал от привычной работы негромкий стук в дверь. На пороге стояла одна из девушек, которую я часто видела моющей полы в холле и других комнатах особняка.

— Мистер Конрад просит вас зайти к нему в кабинет. — Сказала она, когда я открыла дверь.

— С переводами?

Она неуверенно покомкала в руках тряпку, которой вытирала пыль.

— Я не знаю, мне больше ничего не было сказано. Только позвать вас.

Я удивленно поблагодарила девушку и закрыла дверь. Странно. Обычно я не появляюсь в кабинете Халка раньше восьми-девяти. Именно тогда у него находится время, чтобы прочитать новый текст и угостить меня чаем. Пожав плечами, я взяла со стола тетрадь, выключила лампу и направилась в коридор, чтобы узнать, почему изменилось наше привычное расписание.

— Заходи. — С порога произнес Халк. — Садись.

Что-то в выражение его лица и интонациях голоса показалось мне тревожным. Присмотревшись внимательно, я не заметила явных признаков беспокойства и решила, что мне померещилось. Всякое бывает. Я уже открыла было тетрадь, чтобы растолковать ему новый перевод и заметки, которые делала на полях, когда он жестом руки остановил меня и снова повторил:

— Садись. И не нужно пока тетрадь.

Я присела в кресло, которое занимала каждый вечер, обеспокоенно вглядываясь в выражение глаз Халка. Что-то неуловимо изменилось, как будто атмосфера в комнате стала напряженной, моя тревога нарастала. Плохое предчувствие стремительно усиливалось.

— Почему не нужно перевода? — Как-то непривычно тихо спросила я, будто от громкого голоса мир мог дать трещину и расколоться, как плохо склеенное стекло.

Халк помолчал, глядя в окно, выходящее во внутренний двор. Он стоял ко мне спиной, и от тишины, повисшей в комнате, мне начало делаться неуютно.

— Я что-то натворила, да? — Нерешительно спросила я, одновременно пытаясь вспомнить, а не водилось ли за мной каких-либо совершенных прегрешений в последнее время, которые могли бы спровоцировать подобное поведения у хозяина ранчо, но моя совесть — назло или к счастью — оставалась гладкой, как поверхность пруда — совершенно ничего не шло на ум. Дни, как дни. Тихие и спокойные. Обычные.

— Нет. Ты ничего не натворила. — Халк, наконец, повернулся ко мне. Взгляд его продолжал оставаться серьезным, отчего мне тут же захотелось встряхнуть его. Сложившаяся ситуация мне совершенно не нравилась, я не могла отыскать никак причин, чтобы она стала таковой, но все указывало на то, что что-то все же произошло.

— Тогда что? Почему ты молчишь? — Я нервничала и понимала, что перехожу рамки дозволенного в общении, но уже не могла себя сдержать. — Мне кажется, что-то произошло….

— У меня для тебя есть новости. — Халк подошел к столу и взял какой-то конверт. Белый, без надписей.

Мое сердце почему-то нехорошо екнуло. Халк сел напротив, на софу и начал доставать из конверта какие-то бумаги и фотографии.

— Шерин, я нашел твоего Алекса.

От его слов у меня перехватило дыхание, а руки непроизвольно потянулись к фотографиям.

Халк положил их изображением вниз и жестко сказал:

— Подожди.

— Он живой? Он не убит? — Спросила я, осознав, что на фотографиях может быть мертвое тело и водоворот ужаса вплелся в уже и без того запутанный клубок эмоций. Я едва могла нормально дышать от напряжения.

— Да, он живой. Успокойся. Успокойся, я сказал.

Его непривычно жесткий голос враз остудил меня. Я перестала дергаться в кресле и попыталась успокоиться. Удостоверившись, что я внимательно слушаю, но не мешаю говорить, Халк продолжил.

— Да, он жив. И он получил твои деньги.

Я слушала, затаив дыхание, стараясь не перебивать, чтобы снова не прервать речь. Но Халк и без того почему-то снова умолк, чуть пожевывая нижнюю губу, будто задумавшись о том, как продолжить. Я снова разнервничалась. Мне больше воздуха требовалось услышать продолжение.

— Значит, он скоро вернется, да? Вернется домой, в Клэндон-Сити?

— Я так не думаю. Посмотри.

Халк, наконец, перевернул фотографии, и я жадно схватила их. Они были черно-белые, но большие — примерно «А4»-го формата. Многие смазаны или сделаны со странными размытыми предметами на переднем фоне, как будто кто-то снимал в спешке, из-за угла или каких-то других укрытий. Мои глаза судорожно бегали по фотографиям, совершенно не способные сосредоточиться на чем-то одном. Но вот, постепенно, я смогла пересилить волнение и сконцентрироваться. Да, на фотографиях был Алекс, с отросшими, чуть вьющимися волосами — по большей части счастливый, загорелый, смеющийся. На некоторых фото он был за рулем красивого коллекционного автомобиля, на других он сидел на песчаном берегу незнакомого на первый взгляд пляжа, на остальных обнимал какую-то женщину. Поначалу я даже не обратила на нее внимания, переполненная счастьем, что он не убит, жив, что его отпустили и оставили в покое. Наконец-то! Какое счастье узнать что-то про Алекса — дорогого, любимого Алекса! Сколько дней прошло в неведении, слезах, темноте и постоянной тревоге. А теперь, словно луч солнца пробился через темные тучи — жив! Жив! Какое же это счастье!