Ни взглянуть на Томаса, ни даже вдох сделать я не могла. Но ситуацией владел Майкл Коллинз, и в следующую минуту мы трое стояли в ряд, Майкл, осклабившись, словно победил всех до единого бриттов, обнимал меня за плечи, а фотограф снова нырнул под черную ткань. В очередной раз я чувствовала дежавю. Не прежде чем зал озарился вспышкой, я вспомнила фотографии из дедушкиного конверта: одна групповая, запечатлевшая Энн Галлахер рядом с Майклом Коллинзом, а на второй только Энн Галлахер и Томас Смит, не касающиеся друг друга. Они только-только разомкнули полуобъятие, о чем свидетельствуют векторы их взглядов и напряжение тел. Теперь понятно: на снимках вовсе не моя прабабка.

На снимках – я сама.

«– Оэн, скажи, Томас Смит… любил Энн Галлахер?

– И да и нет, – еле слышно молвил Оэн.

– Исчерпывающий ответ!

– Зато правдивый.

– Ого! Похоже, тут целая история!

– Да, – прошептал Оэн. Закрыл глаза, поморщился. – Удивительная история, Энни».

Вот всё и встало на свои места.

26 августа 1921 г.

Никогда мне не забыть этого дня. Энн давно спит, а я сижу возле камина, словно жду: вот сейчас из пламени явится объяснение, сообразное со здравым смыслом. Энн рассказала всё. Но я по-прежнему… ничего не знаю.

Перед тем как отправиться на свадьбу, я позвонил в Гарва-Глейб, успокоил семейство О'Тулов, которые, конечно, целый день дрожали за своего Робби. На всё графство Дромахер – лишь два телефона, и один из них находится в моей усадьбе. Удовольствие недешевое, но я в свое время пошел на эти расходы, уверенный, что облегчаю жизнь пациентам – они смогут мне звонить. Не учел общего уровня жизни, не задался вопросом: откуда телефоны у этих самых пациентов? За доктором по-прежнему посылают, а звонят мне только из Дублина.

Мэгги О'Тул сидела на телефоне. Боясь дышать, она выслушала сообщение о «пациенте», который хорошо перенес операцию. При словах «жар спадает» до меня донесся всхлип и речитатив молитвы, затем трубку взял Дэниел О'Тул. Он рассыпался в благодарностях, весьма мудро не уточняя, за что именно говорит «спасибо», и вдруг совершенно неожиданно повел речь о жеребенке, рождения которого мы ждали через пару недель.

– Нынче мы зашли проверить, как там кобыла. Глядь – а жеребеночка-то и нету! – Дэниел произносил каждое слово с нажимом, будто впечатывая тайный смысл в мое ухо.

Понадобилось не менее минуты, чтобы понять, кого или, точнее, что он разумеет под «жеребенком».

– Кто-то в сарае побывал, доктор Смит. Сгинул жеребенок, следов не осталось. Мистер Лиам пришел матушку свою проведать, я ему и говорю: так, мол, и так – нету. Сильно огорчил его, мистера-то Лиама. Вы знаете, доктор Смит, какие он на жеребеночка виды имел, мистер Лиам то есть. Кто животину нашу увел, ума не приложим. Вы скажите мисс Энн, непременно скажите. Мистер Лиам думает, мисс Энн всё известно. Откуда? А вот это я не знаю.

Я молчал, потрясенный. В голове крутилось: оружие пропало, Лиам обвиняет Энн. Дэниел пыхтел в трубку, ждал, пока я переведу с эзопова языка. Наконец я сказал, что сам разберусь – вот вернусь только. Он ответил: «Понятно, доктор Смит», и мы попрощались.

В связи с новыми обстоятельствами я хотел отменить наше участие в вечеринке, но вошел в гостевую спальню, увидел Энн – грациозную, как лань, с массой черных кудрей, скрученных в спираль и непрочно закрепленных возле прозрачного ушка, – и растаял. Глаза Энн лучились, улыбка выражала готовность всюду следовать за мной… В общем, я переменил решение.

Энн взяла меня за руку, и я, словно под действием волшебных чар, вывел ее на улицу. Я рисковал, абсолютно не готовый к рискам. О чем я только думал? Об одном: вот сейчас Мик увидит Энн, вот сейчас избавит меня от сомнений и подозрений. Я жаждал избавления, ради него всё и затеял. Безумием было устраивать эту встречу. Не представляю, как я решился, не представляю, почему Мику взбрело сорвать признание с алых губ Энн. Поистине я был как в тумане! А ведь я успел изучить Миковы повадки, я знал: от него любой выходки можно ожидать. Он предсказуем в своей непредсказуемости. И всё же Мик снова удивил меня.

Мик спросил Энн, как она ко мне относится. Нет, еще прямее – любит ли она меня. Энн после краткого колебания, которое всегда предшествует откровениям, ответила утвердительно. Заветное слово сорвалось с ее уст, голова моя закружилась. Я чуть не схватил Энн в охапку, не увлек вон из гостиницы – туда, где она не будет опасна для Мика. Туда, где я смогу осыпать ее поцелуями.

Энн зарделась, глаза сверкали, но встретить мой взгляд было выше ее сил. Потрясенная и сбитая с толку не меньше меня, она выказывала обычную реакцию на Майкла Коллинза. Он же, громила этакий, нимало не смутившись, выстроил нас для фотоснимка, а затем пригласил Энн танцевать. До меня донеслось жалобное: «Я не умею, мистер Коллинз!» Мик протест проигнорировал. А я вспомнил, с какой страстью танцевала прежняя Энн. Только услышит музыку – пускается в пляс, да еще Деклана тащит.

Мик, кажется, тоже не особенно поверил в неумение, а на случай, если оно реально, подстраховался – привлек Энн к себе на обширную грудь и повел ее, почти невесомую, в простеньком тустепе. Количество пар и непритязательность мотивчика позволяли Мику не столько кружить Энн, сколько топтаться на одном месте и обнимать ее. Он заговорил с Энн. Он глядел на нее с высоты своего роста, буквально пронзал взглядом – как человек, жаждущий выведать все секреты этой очаровательной хрупкой брюнетки. Вполне понятное желание. Я не слышал слов, но видел, как Энн встряхивает головой, как серьезно и обдуманно отвечает. И лучшее, что я мог в те минуты сделать, – это оставаться в стороне. Ради спасения Мика, Энн, себя самого я врос в стенку. Устроили это знакомство, уважаемый доктор Смит, – извольте терпеть.

Вскоре ко мне протолкался Джо О'Рейли. Вместе мы пошли к столу. Шон МакОэн, которого я совсем недавно (точнее, в июне) как врач посещал в тюрьме Маунтджой, выдвинул для меня стул, а Том Куллен вручил кружку с пивом. Все трое – Джо, Шон и Том – были чрезвычайно оживлены. Расслабились в связи с перемирием, почувствовали: теперь можно дать волю буйному темпераменту. С подпольными сходками, терактами, явками покончено. Никто не подслушает их разговоры, ничто не омрачит праздника. Я радовался за своих друзей. Действительно, когда в последний раз они вот так веселились на свадьбе, не выставив караульных, не опасаясь патруля, рейда, ареста?

Через несколько минут Мик подвел к нашему столику Энн. Она почти упала на стул, схватила мою кружку и, подмигнув, жадно ополовинила.

– Вот, возвращаю ту, которую узурпировал. Пойди потанцуй с ней, Томми, – распорядился Мик.

Взгляд его был тяжел, общий настрой начисто лишен ликования, что выказывали Джо с Шоном и Томом. Эти трое вели себя как люди, сбросившие бремя. Мик ничего не сбросил. Ему предстояло возглавить делегацию для обсуждения условий Договора, априори сомнительного. Кукольный спектакль еще не начался, а Мик – марионетка-прима – уже плечами поводил, словно пресловутые нити мешали ему распрямиться.