Андрей спустился вниз. Вытащил из багажника труп Димана, бросив перед входом. Сел в автомобиль, снял маску, куртку, оставшись в майке. Удостоверение офицера ФСБ положил рядом с ручкой переключения передач. Выехал из усадьбы, а затем и из деревни. Бросив машину в какой-то подворотне и убрав все свои следы, в половине второго Москвитин постучал в дверь Светловой.

Услышал тревожный вопрос:

— Кто там?

Ждала его возвращения Оксана, ждала.

Ответил:

— Дед Мороз! Подарки принес!

Женщина впустила Москвитина, захлопнула за ним дверь и закрыла ее еще и на засов, в чем сейчас уже не было никакой необходимости. Положила руки ему на грудь, глядя в глаза. Андрей ответил на ее немой вопрос:

— Вот и все, Окся! Нет у тебя больше хозяина. Никому ты ничем не обязана. Живи свободно!

Женщина прошептала:

— Ты убил Артура?

— И не только его! Я убил всех, кто находился в усадьбе, включая и подонков, что насиловали твою подругу. Или это смущает тебя? Мне, наверное, просто следовало попросить их отпустить тебя, да? Но я не привык вести с врагом переговоры, я привык убивать его. Это моя работа.

Оксана обняла Андрея:

— Ну, все, все! Успокойся! Я не хотела тебя обидеть. Ты же спас меня!

— Не надо слов, Окся! Налей, пожалуйста, водки! Выпить хочется! Душ принять — и в постель!

В субботу, 20 июня Оболенский проснулся в прескверном настроении. Его сразу начало раздражать все. Даже то, что каждое утро доставляло удовольствие. А именно ласки молодой, ненасытной супруги, у которой почему-то особая страсть проявлялась утром.

Набросив на себя халат, он прошел в столовую. Достал из бара бутылку водки, единственную среди множества различных импортных напитков. Налил фужер. В два глотка проглотил спиртное. Присел на подушку мягкого уголка. Закурил. Водка, постепенно согревая желудок, успокаивала и нервы. Оболенский тряхнул головой. Почему вдруг родилась тревога? Как только он проснулся? Ведь, по большому счету, ничего неординарного не произошло. За исключением, пожалуй, случая взлома квартиры Москвитина. Но и там по общему заключению тоже ничего особенного не было. Ну, попытались домушники вскрыть хату майора, видимо, выследив, что она долгое время пустует. Взломали дверь и, каким-то образом поняв, что квартира на сигнализации, тут же скрылись. Ничьих следов внутри помещения офицеры Службы не обнаружили. Ни следов, ни отпечатков пальцев. Возник вопрос, как именно могли преступники обнаружить наличие сигнализации? Но подполковник Владимиров просветил. Оказывается, ее можно спокойно вычислить даже через обычный переносной радиоприемник или сотовый телефон. А домушники, видно, действовали опытные, не пацаны. Замки ловко срубили.

И все вроде прояснилось, встало на свои места. И уезжал вчера от дома Москита генерал спокойным. А потом настроение еще улучшилось после звонка Остапова, который подтвердил факт вылета борта с грузом 21 июня в 10.00! И то, что груз стоит в ангаре цел и невредим, под надежной охраной караула аэродрома. Джура сообщил о выходе к плато у Черного камня всех его боевых отрядов. То есть то, что на данный момент являлось главным для генерала, шло точно по плану. Без каких-либо даже мелких сбоев! И домой он вернулся в отличном расположении духа.

Генерал налил еще водки. Выпил, закусив долькой шоколада, вновь закурил. Вот сейчас он стал абсолютно спокоен. Голова прояснилась. И чего он сорвался на свою кошку? Все нервы! Но ничего, скоро все изменится. Не забыть сегодня связаться с начальником штаба отряда спецназа подполковником Ивановым, узнать, что слышно о проклятом Моските и его заложнике Лопыреве. Возможно, Лопырь выходил на связь. Хотя в этом случае Иванов должен был сам вызвать генерала. Но, с другой стороны, не имея возможности остаться в безопасном одиночестве, на связь подполковник выйти не мог. Это ему было категорически запрещено. Ладно, служебными делами будет заниматься на службе, а сейчас надо успокоить жену.

Так же рано поднялся и Москвитин, но Оксаны рядом не обнаружил, хотя постель еще хранила тепло ее тела. Майор встал, надел джинсы и тапочки, прошел на кухню. Женщина в прозрачном пеньюаре сидела за столом, задумчиво глядя в окно.

Она слышала, как вошел Андрей, но не повернулась к нему. Он присел напротив, взяв ее ладони в свои крепкие руки:

— О чем ты думаешь, Оксана?

— Как жить дальше.

— Так, как живет оычный, нормальный человек.

Женщина взглянула на Москвитина:

— А как живут обычные, нормальные люди? Объясни! Я этого не знаю.

— Перестань. Все ты знаешь. Главное, то, что грозило тебе гибелью, устранено. Надо начинать с нуля. Новую жизнь.

— Новую? А ты начнешь ее вместе со мной? Останешься?

Москвитин вздохнул:

— Нет, Оксана! Это невозможно!

— Вот-вот! Невозможно! Потому, что для тебя я навсегда останусь проституткой, шлюхой.

— Я не это имел в виду.

— А что?

— Есть другие, более веские причины, не позволяющие мне остаться.

— Но какие?

Андрей задумался, печально глядя в глаза подруги.

— Дело в том, Окся, что моя жизнь кончилась!

Слова майора удивили женщину:

— Как это кончилась?

— Очень просто! Одним солнечным днем в Хатуламском ущелье Чечни, а вернее, в одном доме на окраине небольшого аула Матли.

— Я не понимаю тебя.

— Сейчас поймешь. С тобой я могу быть откровенен до конца. Слушай.

Закурив сигарету, Андрей в подробностях рассказал Оксане о трагедии Насти Ковалевой и ее семьи. Историю о собственном боевом выходе в Матли и о том, чем он закончился. Он поведал ей все, что произошло с ним за последнее время, объяснившее, почему майор попросил Оксану спрятать документы и почему ночевал у нее и все еще продолжает находиться в ее квартире.

— Вот так, Окся! Теперь ты понимаешь, что я не могу быть с тобой? Я вне закона, и все, что мне осталось, так это отомстить некоторым высоким чинам за их предательство, сделавшее меня, боевого офицера, преступником. Сорвать их планы и физически уничтожить их самих. Так же, как я вчера уничтожил подонков, готовящихся растерзать тебя. Согласись, думать мне о каком-либо будущем по меньшей мере глупо. Я реалист и понимаю, что для меня — все в прошлом. Я еще живу настоящим, той целью, которую поставил перед собой. Но будущего у меня нет. У тебя же оно есть. И ты, я уверен, еще обретешь в этой жизни счастье.

Оксана приложила его ладони к своим щекам:

— Не говори так, не надо!

Она плакала, и слезы ее капали на руки майора. Он отстранился. Поднялся, сказав:

— Перестань плакать, Оксана. Не стоит.