Глупо спрашивать, зачем Газпрому строить в Санкт-Петербурге огромный офис, пресловутую башню Газпрома, по поводу которой протестует вся питерская интеллигенция. Как зачем? Потому что в центре страны должна быть башня. В Британии – Биг Бэн, во Франции – Эйфелева, в Америке – башни-близнецы, вечная им память. А в стране Газпром будет огромная башня на Охте.

Питерская интеллигенция отчаянно протестует против башни, дескать, небоскреб нарушает высотный регламент города, принятый еще при Александре I, согласно которому в центре нельзя строить никаких зданий выше 28 метров (высоты Зимнего дворца), а вокруг центра – выше 48. А исключения можно делать только для храмов. «Газпром возомнил себя выше Бога», – гневаются питерские интеллектуалы. Они сетуют и на то, что башню планируют построить на территории бывшей шведской крепости Ниеншанц, где строительство запрещено российским законодательством.

Против строительства башни выступают и всевозможные союзы архитекторов (и питерские, и московские, и российские), и могущественный директор Эрмитажа Михаил Пиотровский, и городские оппозиционеры, и даже ЮНЕСКО, грозящее исключить Санкт-Петербург из списка мирового архитектурного наследия. Но Газпрому, кажется, не страшно. Единственное изменение, на которое он решился под давлением общественного мнения, – переименовал строящийся городок, в центре которого и будет стоять башня, из «Газпром-сити» в «Охта-центр». И уже договорился с мобильными операторами, что на башне можно будет установить их антенны. И пообещал метеорологической службе, что та сможет разместить на шпиле свою технику – и даже, говорят, денег выделил.

А еще Газпром заказал мощную социальную рекламу: съемочная группа должна поехать, скажем, в Париж и проинтервьюировать французских интеллектуалов. А они вспомнят, как столетие назад парижская интеллигенция протестовала против Эйфелевой башни, а потом, когда башню построили, смирилась – и оказалась, что все эта башня всем по нраву.

Одна молодая журналистка, которой предложили брать интервью для этой рекламы, со слезами на глазах рассказывала нам, что уже было согласилась – а как же, тысяча долларов за съемочный день, да еще и бесплатная поездка в Париж. Ей просто не сказали, что именно предстоит рекламировать. А когда поняла, почему-то отказалась.

– И почему я отказалась? Это ведь не преступление, – говорила она нам, – с одной стороны, в том, чтобы рекламировать башню Газпрома, нет ничего страшного. Но все равно соглашаться было нельзя, правда ведь?

Но все ценители питерской архитектуры с ее незыблемой горизонталью, которые так неистово и принципиально борются с газпромовской эстетикой, все свои разговоры заканчивают признанием:

– А все равно эта башня, конечно, будет. Вырастет сама собой, чтобы мы ни делали.

Они, конечно, не понимают, что в стране Газпром свои законы и свои правила – даже не такие, как в стране Россия. Башня – это внутреннее дело страны Газпром, а любое вмешательство из вне, со стороны граждан России, граждане страны Газпром резонно воспринимают как вмешательство в свои внутренние дела.

Чтобы положить конец разговорам газпромовское начальство тайно созвало главных питерских телевизионных и газетных редакторов и тайно сообщило им, что, дескать, башня неизбежна, потому что в ее шпиле должен быть установлен какой-то там военный локатор, око, обозревающее все, что творится у соседей. Главные редактора, попавшись на откровенную газпромовскую утку, притихли, не заметив даже, что секретное объяснение необходимости башни газпромовское начальство позаимствовало из фильма «Властелин Колец», где злокозненный властелин мира Саурон жил в башне, с вершины которой взирало на мир всевидящее властелиново око. Пусть их! Пусть верят: страна, башня, око!

Летом 2007 года российский парламент принял закон, разрешающий Газпрому вооружать свои охранные подразделения настоящим боевым оружием. «Какой ужас! Газпром создает свою армию!» – кричали либеральные журналисты, включая и авторов этих строк. Газпром терпеливо объяснял, что вооруженные боевым оружием подразделения нужны компании для того, чтоб охранять газопроводы. И логика «ужаса» постепенно становилась понятна: если Газпром – страна, то даже у самой маленькой и самой миролюбивой страны должна быть армия, защищающая национальное достояние, например, людей. А Газпром не маленькая страна, он – страна огромная, и поэтому ему нужна армия, чтобы защищать свое национальное достояние – газ.

Еще есть у Газпрома, как у любой нормальной страны, своя футбольная команда. Она называется «Зенит». У великой страны команда должна быть сильная – и «Зенит» является чемпионом России. Когда Российский футбольный союз подыскивал для сборной страны именитого зарубежного тренера, его руководитель Виталий Мутко (бывший президент клуба «Зенит»), как известно, вел переговоры с двумя известными голландскими специалистами: Гусом Хиддинком и Диком Адвокатом. В итоге тренером сборной России стал Хиддинк. А Адвокат стал тренером «Зенита». Хотя могло быть и наоборот. Ведь «Зенит» ничуть не менее важен для своей страны, чем сборная России – для своей.

Сейчас Газпром строит для «Зенита» стадион – на месте старого стадиона имени Кирова, памятника советской архитектуры. Когда на заседании питерского правительства обсуждался проект строительства нового стадиона и обустройства прилегающей территории, губернатор Валентина Матвиенко сказала, обращаясь к главе комитета по охране памятников Вере Дементьевой: «Надо посмотреть, нужен ли там памятник Кирову. Времена меняются, поэтому можно подыскать для него альтернативное место. Это же будет уже не стадион имени Кирова, а стадион „Зенита“. Может быть, там тогда уже лучше поставить памятник Алексею Борисовичу Миллеру или Сергею Александровичу Фурсенко».

Между страной Газпром и страной Россия – территории их отчасти совпадают – бывают и смешные примеры сходства. Как, например, руководители России не считают для себя возможным ездить вместе с простыми гражданами по улицам Москвы в плотном потоке машин, так и руководители Газпрома не считают для себя возможным ездить с простыми сотрудниками в одном лифте. Справа от центрального входа здания на улице Наметкина для членов правления есть особый лифт, и это неплохо: думается, простые москвичи обрадовались бы, если бы в России не перекрывали для проезда президента каждый день на сорок минут центральные улицы, а построили бы нарочно для любимого руководителя отдельные дороги.

В каждом кабинете сколько-нибудь значимого газпромовского начальника непременно висят портреты президента России Владимира Путина и главы правления Газпрома Алексея Миллера. Но висят эти портреты всегда как будто не всерьез, как бы с каким-то небрежением или даже иронией. Судя по описаниям главного газпромовского здания, которые нам случалось встречать в западноевропейской прессе, европейцы, придумавшие иронию в начале девятнадцатого века, к началу двадцать первого разучились иронию понимать. Западные журналисты пишут, что здание Газпрома мрачное (при том, что оно белое), что у пресс-секретаря Газпрома Сергея Куприянова жестокое лицо (при том, что, не будучи ангелом, конечно, выражение лица Куприянов имеет беззащитное, как часто бывает у близоруких людей).