– Иногда.

– Прекрасно.

Сорхе исчезла, не попрощавшись. Финрой поклонился напоследок. Улыбнулся и исчез в клубах дыма и пламенных языках.

Эльрик заглянул в перепуганные глаза Легенды и повернулся к Гоблину:

– До вечера масса времени. Гоблин, пойдем, расскажешь новости. Да, кстати, объясни бойцам, что к чему, ждут ведь.

– Ну вот. Пришел. Раскомандовался. – Гоблин деланно улыбнулся. – То ли ты дурак, то ли, наоборот, такой умный, что даже я тебя понять не могу. В любом случае ты покойник, парень. Эльрик махнул рукой:

– Герои не умирают.

– Да? Ну тогда до смерти доведи эту суку. Извини, Легенда, грубый я. Эльфийка пожала плечами:

– Присоединяюсь к предыдущему оратору, Эльрик. В общем, смысл я поняла и желаю того же.

– Есть, мэм! – шефанго щелкнул несуществующими каблуками.

– В чем-то я ее понимаю, – улыбнулась Легенда, – ты уже сейчас впечатление производишь. А уж когда вырастешь… И мне, пожалуй, ребенка бы захотелось.

– Если бы я мог выбирать, – Эльрик поклонился с душераздирающей учтивостью, – я припомнил бы тебе эти слова. Года через два.

– Ну, может, еще и припомнишь. – Эльфийка улыбалась, но скулы ее зарозовели.

– Увы мне, у шефанго может быть только один ребенок. Если миледи проявит милосердие и не будет настаивать на…

– Как… один? – изумленно выдохнула Легенда. – Почему?

– Откуда я знаю. – Эльрик пожал плечами. – Эй, ты чего перепугалась-то?

– Но… как же… Как ты согласился?

– Не бери в голову. Стану женщиной и рожу сына от Йорика.

Гоблин, не пропустивший ни одного слова, хрюкнул что-то невнятное. Развернулся и отправился к ожидающим его бойцам. Этот Эльрик, при всех его странностях, верно заметил, что пора бы разъяснить обстановку.

* * *

Ночь глазела звездами, равнодушно выгнув спину-небо. Где-то шелестели деревья. А этот холм, с плоской, заросшей мягкой травой макушкой, возвышался над лесом. Здесь должно было быть ветрено, а было тепло, даже душно. Словно небо накрыло землю колпаком, и нет ни одного окна, чтобы распахнуть, впустить свежий воздух.

– Вот так, – удовлетворенно пробормотала Сорхе и потянулась. – У меня будет сын.

– Да.

Сил не осталось даже на то, чтобы говорить. А сын у нее действительно будет. У нее.

– Ты и вправду сильный. – Богиня гибко наклонилась, лицом к лицу. Зеленые глаза слабо светились. – Не многие из смертных способны пережить мою любовь. Йорик мог. Но в нем нету этой… тьмы. Или света. Что ты таишь в себе, мальчик?

Ее длинные волосы щекотали кожу. Кончики упругих грудей раскачивались, и взгляд невольно останавливался на них. На темных бутонах сосков. Сил не осталось. Но он снова хотел ее.

– Да, – кивнула она, наклоняясь еще ниже. Ее дыхание пахло свежими листьями. – Да. Так они и умирают. Я ненасытна в любви. Но ты не ответил. Что за силу ты прячешь?

Эльрик молча вдыхал душный, дурманно пахнущий воздух. Умереть? Не самая плохая смерть.

– Пол дела сделано. – Сорхе легла ему на грудь, глядя в лицо кошачьими глазами. – У меня будет сын. У меня будет Сила, которую ты носишь в себе. А теперь нужно дать Силу лесу. Ты пришел так вовремя, Эльрик. Мне совсем не хотелось становиться самкой какого-нибудь оленя или тигра. Мужчина-человек – это всегда интереснее. Лес… – Она выгнулась, когда кончиками когтей шефанго пробежал по ее спине, вздохнула прерывисто. – Лес должен жить. Потом, когда твой сын станет взрослым, мне не нужно будет искать себе самца. Он всегда будет рядом. И он будет наполовину богом. Мы с ним…

– Что?! – Эльрик задохнулся от отвращения и ужаса. – О чем ты?..

– О Силе, – рассмеялась Сорхе. – О Силе. Мне нужен мужчина четырежды в году, разве ты не знаешь? Ах, на самом деле мужчина нужен мне намного чаще, но четырежды в году лесу нужен дождь…

Тонкие когтистые пальцы сами зарылись в копну ее душистых волос. Эльрик рванулся, откуда только силы взялись, переворачивая богиню на спину.

– Ты ожил! – расхохоталась она, задыхаясь и вздрагивая в его руках. – Ты умрешь, мальчик.

Я… я опустошу тебя. Но эта смерть, это прекрасная смерть!

А в душе взорвались, развернулись ледяные лепестки черного цветка, и наплевать стало на жизнь, на смерть, на ночь и на лес вокруг, исчезла духота, сгинул дурман. Свежий воздух огладил разгоряченную кожу.

Сорхе кричала и царапала спину острыми ногтями:

– Еще! Еще, Эльрик! Ты умрешь… ты…

Сумасшедший ритм, сбивается дыхание, и рык рвется из груди. Два голоса. Пронзительный женский и рокочущий мужской.

Еще.

Гибкое тело бьется в ладонях.

Еще.

Черные тучи затягивают черное небо.

Еще.

Ледяной холод в груди. Пустота.

Смерть?

И кричит, заходится криком богиня:

– Нет! Нет, хватит… Перестань! Не… не надо… больше…

И хлынул дождь.

Тонкая женская фигурка на темной траве. Почти безжизненная. Вздрагивают полураскрытые губы. Обморочно закатились глаза.

Ослепительная молния рассекла небо треххвостой плетью.

Мужчина поднялся на ноги. Огромный. Страшный. Потоки воды лились с гривы мокрых волос, и молнии бросали блики на обнаженную кожу. Громовой рокот в небесах, и, как ответ, как яростный вызов, тяжелый рык рвется из груди. Хриплый, торжествующий рык зверя. Лес притих. Ветер прижался к земле. Женщина на траве шевельнулась, неуверенно приоткрыла глаза:

– Ты… Кто ты?

В блеске молний мгновенный просверк клыков.

– Меня здесь нет. И никогда не было. Тебе домой пора, девочка.

Сорхе застонала, когда горячие руки подняли ее с земли.

Домой. Она и была дома. В лесу. И впервые за всю ее вечность лес показался ей опасным.

* * *

К полудню появился Финрой.

В просторном доме Гоблина было людно. Там оживленно обсуждали цену, назначенную Сорхе за Пыльцу жизни, и конечно же то, что Эльрик, ну, тот, который был Эфой, вернулся утром живой и здоровый, да еще и принес совершенно вымотанную Сорхе.

Сам Эльрик отсиживался в пустом доме, который занимал когда-то Йорик. И было ему муторно до зелени в глазах. Стыдно было. С женщиной, любой женщиной, даже такой, как богиня, нельзя поступать по-свински. В плотской любви нет и не может быть победителя или побежденного. Иначе любовь превращается в войну. Как же получилось, что ночью он забыл этот закон? Не забыл даже – втоптал его в грязь, сознательно унизив женщину!