«Прощайте! Уходим с порога, над старой судьбой не вольны. Кончается наша дорога, дорога пришедших с войны. Прощайте! Со временем вместе, накатом последней волны, уходим дорогою чести, дорогой пришедших с войны». Уходят солдаты, уходят… Но их стихи, в которых нашли отражение трагическое, но и прекрасное, героическое время, молодость и судьба поколения, солдатское братство, — эти стихи составляют такую великую книгу, которую никто больше не напишет, будь он трижды талантлив…

В. КОЖИНОВ. Меня бесконечно радует, что вы, Александр Алексеевич, выступаете как человек, который ни на секунду не может изменить своей молодости и фронтовому братству. Как и вы, я очень высоко ценю процитированную вами «Былину о неизвестном солдате» и в свое время приветствовал ее появление особой статьей — «Мир Федора Сухова». И все же я не соглашусь с вами. Я убежден, что возможности художественного освоения Великой Отечественной войны будут с течением времени все возрастать. С глубоким удовлетворением прочитал я недавно слова автора многих книг о войне — Ивана Стаднюка, который от имени писателей-фронтовиков выразил надежду, что «наши произведения в совокупности с мемуарными книгами и явятся основой для написания кем-то из молодых главной (выделено мною. — В.К.) книги об Отечественной войне». Положа руку на сердце, скажу, что я преклоняюсь перед теми уже немолодыми людьми, которые достойно продолжают в своих книгах свою ратную жизнь 1941–1945 годов. И все же…

Ал. МИХАЙЛОВ. Само по себе участие в войне не дает преимущества перед талантом, если говорить о поэзии. Не так давно один поэт-фронтовик прислал мне стихи и письмо с жалобой, что его не печатают и что вообще сейчас не очень охотно печатают стихи на военную тематику. Я удивился, так как подобной тенденции не наблюдал. Но когда прочитал стихи, понял, почему они не привлекают редакторов. Вот автор пишет о военном поколении: «Друзья наши были высокими и щедрыми, и работящими». «Прошли, не сгибаясь под грозами, путями, безмерно большими». Что здесь характерного для поколения? Мне кажется, ничего. Военное поколение заслужило какие-то не общие, не газетные слова в поэзии. Да к тому же «прошли, не сгибаясь…» — это неправда. Сгибались — и еще как! — до самой матушки-земли, в землю врезались! И все-таки прошли! Вот в чем штука! Или в другом стихотворении он пишет «Как ребенок учится ходить, учишься и ты ходить в атаку». Фальшиво!

В. КОЖИНОВ. Странно. Ведь воевал же…

Ал. МИХАЙЛОВ. Я не ставлю под сомнение его военный опыт, но мне кажется, литературные банальности вытеснили в нем непосредственность личных впечатлений. Банальности, красивости в стихах о войне особенно нетерпимы. Помню, в свое время С. Гудзенко сказал, что «самый страшный час в бою — час ожидания атаки». И вот встречаю в стихах современного поэта: «Когда во времени возникнет пауза, пусть дрожь военная в нас просыпается. Не дрожь трусливая, назад подталкивая, а дрожь счастливая перед атакою». Поэт не был на войне и представить себе психологическое состояние перед встречей лицом к лицу со смертью не смог. Можно в этот момент испытывать страх и преодолевать его, но ощущать «счастливую» дрожь…

В. КОЖИНОВ. Особенно грешат такими вещами молодые, уже родившиеся после войны поэты. Вместо того чтобы попытаться выработать, вырастить в себе собственное представление о войне, они стараются попросту «примкнуть» к своим предшественникам, чье детство и отрочество пришлось на войну. Один из них, родившийся в 1945-м, написал о том, как его лет тридцать назад качали вместе с героями: «Память — выдохом сирени… Эх, солдат у башни Спасской, ты израненный… А я в небе рядом с чьей-то каской — как подарок бытия… Мы летим вдвоем с Победой, как двойняшки над толпой». Залихватские эти строки пародийно комичны. Они не несут в себе ничего, кроме желания автора говорить о войне обязательно «из первых уст» — так, как это делали поэты предшествующего поколения. Другой автор, родившийся через десять лет после войны, пишет: «С отцом я вместе выполз, выжил, а то в каких бы жил мирах, когда бы снайпер батьку выждал в чехословацких клеверах?!» Поставив сразу два знака, вопросительный и восклицательный, автор как бы обнажил умозрительную искусственность стихов. А размашистое «когда бы снайпер батьку выждал» бездушно и несет в себе какое-то неуместное злорадство (чего автор, понятно, не хотел).

Ал. МИХАЙЛОВ. Таких-то примеров я могу добавить. Один молодой поэт написал о том, как умирал в медсанбате солдат, как он попросил у сестры пить, как потом «подумалось, что можно жить еще… Слипались веки. Потом сказал: «Хочу курить…» И вновь заснул. Навеки». Конечно, молодости свойственно легкое отношение к смерти. Но ведь здесь речь идет о раненом бойце, об умирающем защитнике Родины. И тут не может не задеть отсутствие душевной боли у самого автора. Вот он же: «Умирают, кто отвоевал, кто отважно выжил в адской мгле…» Уместно ли это: «отважно выжил»? А кто погиб, что же, он проявил меньше отваги? Кстати, в связи с теми примерами, которые вы и я приводили здесь, хочу вернуться к вашей постановке вопроса: не они ли характеризуют новый этап освоения грандиозной темы войны?

В. КОЖИНОВ. Конечно, нет! Эти молодые не пишут о войне, а просто играют в нее. Отсюда — фальшь. Как сказал, обращаясь к безответственному своему сверстнику, поэт Владимир Урусов (он родился в 1947 году): «Катись проторенной дорогой, про жалкий жребий воду лей, но меру знай, войну не трогай, отца родного пожалей». В этой инвективе, кстати, отразилось творческое целомудрие самого Владимира Урусова, который почти не выходит «напрямую» к теме войны, но тема эта постоянно возникает в его стихах с какой-то органической неизбежностью: «Война меня преследует повсюду. Ровесник мира — до последних дней со всеми вместе праздновать я буду печальный и победный юбилей. Какой ценой оплачена победа! Быть может, из-за гибельной войны нет среди нас великого поэта, великого — в масштабе всей страны. Но каждый год, неясно до отчаянья, так тихо, что слышней растет трава, в минуту виноватого молчанья в земле гудят великие слова. Они меня безмолвием тревожат. Произнести бы их — а не могу. Но кто-нибудь когда-нибудь да сможет. Придет — и не останется в долгу». Здесь выражены и нерушимая уверенность в том, что «в земле гудят великие слова», и понимание грандиозной ответственности, которую необходимо взять на себя ради Слова о той Войне.

Ал. МИХАЙЛОВ. И берут! «Я не знал войны, только сердце за все в ответе, в нем с рождения боль вины, что не смог уберечь от смерти я последней войны солдат, перечтенных в посмертных списках…» Но только зачем же взваливать на себя тот нравственный груз, который автору не предназначен?! Он и не мог защитить от смерти солдат, потому что его не было на свете: родился-то поэт лет через десять после войны! Зачем же взваливать на себя мнимую вину? Не много ли берут на себя молодые поэты?

В. КОЖИНОВ. Для того чтобы до конца решить тему войны, нужно очень многое. Начать с того, что этого нельзя сделать, не освоив с подлинной глубиной тысячелетнюю историю Родины. Мне представляется, что молодым поистине необходимо знать замечательную книгу Ф.Ф. Нестерова «Связь времен» (1980), где, в частности, предпринят опыт осмысления истории отечественных войн во всем ее объеме. Если я говорю, что главное слово о войне впереди, то это не значит, что я недооцениваю то, что уже есть. «Война и мир» Толстого вобрала в себя и весь пятидесятилетний опыт освоения войны Двенадцатого года. Без этого Толстой не смог бы создать своей эпопеи.