Алекс выглядит смущенным, слегка сконфуженным.

— Одна из секретарей в офисе — спец по технике. Она в мгновение ока их изготовила.

У меня екает сердце. Я так рада снова увидеть этот текст. Мою надежду на спасение. То, за что я мысленно держусь в моменты сомнений, которые повторяются все чаще.

— Они покрасили мою комнату в черный цвет, — наконец-то признаюсь я Алексу.

— Что? — он подходит и встает рядом со мной, игнорируя слова на стене и не сводя с меня глаз.

— Джек сказал, что Марта велела ему это сделать. Я пилила его, чтобы он починил световой люк, что он и сделал. Но он и комнату покрасил в черный цвет. Именно она велела ему это сделать, — более спокойным голосом я добавляю: — Марта также убила кошку твоей тети Пэтси.

Алекс выглядит озверевшим, как будто хочет кому-то врезать.

— Лиза, ты не можешь вернуться в этот дом. Эти люди опасны.

Я огрызаюсь:

— Разве ты не понимаешь? Я никогда не стану нормальной…

— Да кто, черт возьми, нормален? — он по-настоящему разозлился и не боится это показать. — Что вообще значит слово «нормальный»? Это чертов миф, вот что это такое. Знаешь, что однажды мне сказала бабушка? «Вы, молодые люди, думаете, что должны быть счастливы все время». Она была права. Жизнь полна взлетов и падений. Чем быстрее мы привыкнем к этому, тем быстрее мы сможем приспособиться к своей жизни.

Я грустно смотрю на него, и огонь во мне гаснет.

— Мой единственный взлет был тогда, когда я встретила тебя. Кроме этого были падения, падения и снова падения, — голос у меня ломается от горя. — Я больше не могу так жить. Только разгадка тайн этого дома может мне помочь.

Я пошатываюсь. Алекс ловит меня.

— Сейчас поспи, поговорим позже.

Аккуратно заправленная кровать словно засасывает меня. Я чувствую, как подо мной прогибается матрас. Теплое тело Алекса прижимается ко мне. Будучи почти в панике — боясь, что он может исчезнуть, — я обхватываю его, прижимаю голову к его груди и держусь за него очень крепко, что означает, я не хочу отпускать его никогда.

Он успокаивает меня поцелуем в макушку.

— Ни о чем не думай, дорогая, просто засыпай.

Я не думаю о шарфе, просто засыпаю. Мое тело расслабляется. Густой туман в моей голове рассеивается.

Сон.

Сон.

Со…

* * *

Я просыпаюсь в темной комнате. Ощущаю тревогу и панику. Я не знаю, где я нахожусь. Тут я вспоминаю. Я не чувствую тела Алекса.

Именно его успокаивающий голос помогает мне прийти в себя:

— Ты наконец-то вернулась в страну живых?

Алекс сидит в кресле, вытянув ноги. Оно в современном стиле и напоминает мне закрывающийся цветок тюльпана.

— Подними, пожалуйста, жалюзи.

Пока он выполняет мою просьбу, я вылезаю из постели. Встаю. Делаю пару шагов, чтобы убедиться, что твердо стою на ногах. Я подхожу к тексту на стене. Сажусь перед ним, скрестив ноги. Алекс делает то же самое. Я не могу не заметить, что он в своих фирменных непарных носках: один красный с летучими свиньями, другой белый с пингвинами.

Я чувствую себя не очень хорошо, но уже лучше, словно я — это снова я.

— Пожалуйста, расскажи мне, что ты узнал.

— Я начал разузнавать про Джона Питерса. Раскапывать информацию о нем. Он был известным хирургом-травматологом.

— И что это значит? — я напрягаю спину в нетерпении.

Он опирается локтями на колени и подпирает подбородок руками, при этом в его взгляде читается внимательность.

— Одна из клиенток моей фирмы работала хирургом-травматологом. Она воспринимала себя скорее как специалиста по лечению критических состояний, как кого-то расторопного, кто способен быстро оценить ситуацию и начать лечение пациента с множественными травмами. Жертвы страшных нападений, автокатастроф и тому подобное.

Он откидывается назад.

— Джон Питерс преподавал в крупной университетской клинике. Удивительно, но после того, как он переехал обратно в дом и снял комнату у Марты Палмер, он уволился с работы.

— Зачем ему это делать?

Он пожимает плечами.

— Жаль, что у меня нет волшебного шара, чтобы видеть прошлое. Может быть, работа взяла свое. Наверняка он видел вещи, которые обычному человеку не хотелось бы видеть никогда, — он щурится. — Что-то из этого оживило твои воспоминания?

Если бы только Алекс был в доме вчера вечером, когда дверь моей памяти распахнулась. Мне плевать на мнение других людей: я знаю, что так оно и было. Если бы я уже тогда знала все это, то, возможно, увидела бы и Джона Питерса и начала бы догадываться, кем он был. Как он связан со мной. Чувство, которое растет во мне, вероятно, описывается фразой «готова закричать от досады».

Но я не кричу.

— Что еще ты узнал?

— Его жену звали Элис. Она была домохозяйкой. В первой части письма, — он указывает на нее на стене, — он описывает жену как «красивую и хрупкую». Больше я о ней ничего не выяснил.

— А как же его сын и дочери?

Алекс вздыхает. Мне жаль его, я доставила ему столько хлопот.

— Наверное, я могу узнать о них побольше. Ну, их имена, где они учились…

— Почему ты говоришь «наверное»? — в его тоне сквозит нежелание это делать.

Он опирается руками на пол и поворачивается ко мне лицом.

— Дело в том, Лиза, что я думаю, ты не в порядке. Твое поведение, с тех пор как ты появилась у тети Пэтси, как и вчера на центральной улице, — было странным. Господи, ты бродила вокруг станции метро и говорила сама с собой.

Я злюсь на него и даю ему знать об этом.

— Кем ты себя возомнил? — я вскакиваю на ноги. — Следишь за моим поведением? Единственное, что со мной не так, так это то, что люди, которые утверждают, что любят меня больше всего, скрывают от меня мое прошлое. Это они нуждаются в медицинском лечении.

— Тебе нужно злиться не на твоих родителей, а на твоих арендодателей. Господи, Марта и Джек покрасили твою комнату в черный цвет, — похоже, он хочет устроить кому-то хорошенькую взбучку. — Они убили кошку тети Пэтси и, я подозреваю, сделали кучу других вещей, о которых ты мне не рассказала, — мои глаза выдают чувство вины. — Я знаю, что твои родители пытались забрать тебя домой.

Это меня удивляет.

— Откуда ты это знаешь?

— Тетя Пэтси видела, как все это происходило, удобно устроившись в гостиной у окна с тюлевыми занавесками. — Тут он умоляет: — Не возвращайся туда. Это уже не просто странно и жутко, а чертовски опасно.

Я несговорчива.

— Пусть делают что хотят. Единственное условие, при котором я уеду из этого дома, это с правдой под руку.