– А что, вас интересуют видные женщины? – бестактно намекнула она, надеясь противостоять магическим силам и «отвернуть» Степана Игнатьевича от любимой бабушки.

– Видные и одинокие. И не все, а только Анфиса. Давно уж. С прошлой недели, – пояснил дед.

Это успокаивало. Дело не в заговоре. Утешенная этой мыслью, Сима заверила Степана Игнатьевича, что с удовольствием выпьет с ним чаю, особенно с печеньем. Довольный старик посеменил в глубь двора, а Сима позвонила бабушке.

– Бабуль, к тебе Игнатьевич привернулся. Сегодня чай придет пить. Мне для страховки прийти или, наоборот, задержаться на работе?

– Степа? – ахнула Анфиса Макаровна и кокетливо добавила: – Мерзавец старый. Ну пусть приходит. А что, у тебя сегодня есть дела на работе?

– Если надо, то будут.

– Ну-у-у… кхм, – замялась бабушка.

– Ясно. Буду к десяти. Надеюсь, он рано ложится спать и к десяти уже уползет в родной террариум. Зачем тебе этот скандалист?

– Он не скандалист, а человек с активной жизненной позицией, – горячо заступилась за новообразовавшегося кавалера бабуля.

Серафима хмыкнула, вспомнив, какими словами она награждала старика после стычки с дворником, которого из-за дедовой жалобы уволили, а нового не нашли. Тогда по двору целую неделю мотались обрывки пакетов, грохочущие пивные банки, бумаги и прочий хлам, не донесенный жильцами до мусорного бака.

Да, женщина остается женщиной в любом возрасте: непостоянной, непредсказуемой и жаждущей любви…

Жанна с Федоровым при виде Серафимы брызнули в стороны. Ей стало и смешно, и грустно. Когда у кого-то что-то получается, срастается и идет в развитие, а у тебя сплошной застой, засасывающий как трясина, перекрывающий воздух и выпивающий волю к победе, то создается ощущение, что жизнь проходит мимо, уплывает из рук, просачивается сквозь пальцы, неумолимо и фатально.

Из печальных философских дебрей ее выудил звонок Малашкиной.

– Симка, ну как? Все прошло на высшем уровне?

– На наивысочайшем, – язвительно отрапортовала Серафима. – Дворянская семья с голубой кровью и благородными корнями.

– Ой, – искренне удивилась Даша.

– А то. Мамашка тихо упилась, братец достал сальными шуточками, а сам жених отказался со мной переспать, спровадив домой на такси.

– Жених? – еще больше удивилась подруга.

– Да, – печально констатировала Сима. – Оказывается, он с самого начала встречался со мной на правах жениха. Я же написала в анкете, что замуж хочу.

– Нет, ну не так же банально, чтобы за первого встречного, – посетовала на превратности мужской логики Даша.

– А ты покажи мне мужика, который считает себя первым встречным, а не подарком судьбы! – воскликнула Сима. – Все они подарочки те еще.

– И что?

– Я не хочу больше с ним встречаться. Мне противно и унизительно.

– Сима, а вдруг твой Саша…

– Не мой!

– Ну хорошо, просто Саша так проявляет как раз свое уважение. Он относится к тебе бережно и трепетно, любит платонически и все такое.

– Какое «такое»? – вздохнула Сима. – Я боюсь, что на платонической любви мы и остановимся. А детей мне ветром надует.

– Чего ветром-то? – хихикнула Дарья. – Там, вон, брат еще есть.

– Остроумица, – съехидничала Серафима. – Бездна юмора.

– Так что? Ищем другого?

– Нет пока, – подумав, отвергла предложение Сима.

– Очень последовательно, – фыркнула подруга.

– Дашка, мне сегодня пойти вечером некуда. К бабушке дед один придет.

– Ух ты. Вот, Разуваева, учись, даже к бабушке придет дед. У нас еще все впереди.

– Что впереди? Деды?

– И деды тоже, если не поторопиться и не активизировать поиск. Ладно, поняла. Приезжай ко мне на работу, что-нибудь придумаем. Моя личная жизнь сегодня занята будет допоздна, так что можем устроить девичник, – Дарья вздохнула в предвкушении.

– Я пить не буду, – предупредила Сима.

– Тьфу на тебя. Пиши адрес.

Видимо, чтобы совсем выбить Серафиму из колеи, в обед позвонила Чугунова.

– Симона, меня берут! – сообщила она с гордостью.

– Куда?

– В невестки. Память у тебя девичья.

– Поздравляю, Зойка. Совет вам да любовь, скатертью дорога и, что там еще…

– Земля пухом, – обиженно подсказала невеста. – Ты, Симона, недобрая стала. Нельзя так. Я понимаю, что не клеится, но я ж не виновата. Порадуйся за меня, а?

– Я рада, Зойка, устала просто, – честно ответила Сима.

– А свидетельницей будешь?

– У тебя?

– Да, у меня. Я тебе доверяю. Это ж ты мне Ваню отдала. Спасибо тебе, Симона! – Чугунова картинно всхлипнула и высморкалась.

– Представляешь, а к моей бабке Степан Игнатьевич из углового подъезда клеится, – сообщила Сима.

– Немудрено, – тут же отреагировала Зоя. – У него внук недавно женился, невестка с пузом, ему там места нет, выживают его молодые. Девица там вообще – оторва. Ему либо на кладбище, либо еще куда.

– «Еще куда» – это, выходит, к нам, что ли? – перепугалась Серафима.

– Жалко старика, правда? – Чугунова вздохнула и снова затрубила в носовой платок.

– Объективно да, но в моем случае… А я куда? И вообще, мне только старика с правнуками не хватало! Да что ж такое. Все вокруг женятся, устраиваются, а меня, как прыщ, просто выдавливают!

– Фу, Симона, как грубо! – пристыдила подругу Чугунова.

– Как есть! Просто сговорились все! Уйду с обеда, – непоследовательно выдала Сима.

– А вот это правильно, – поддакнула Чугунова. – По магазинам пройдись.

– И пройдусь, – угрожающе прошипела Сима. Перед глазами всплыли так и не купленные джинсы.

Жанна, чувствуя себя виноватой, моментально согласилась ее подменить, и Серафима выкатилась на майскую веселую улицу. Она физически ощущала электрические разряды, шаровыми молниями разлетавшиеся в разные стороны. Первому же, кто попался бы ей под руку, должно было крупно не повезти.

Чтобы вернуть душевное равновесие, нужно чрезвычайно мало. В метро ей уступил место приятный юноша, потом несколько остановок подряд разглядывавший Серафиму сверху и пугливо розовевший, когда она ловила его взгляд. Смотрел он, конечно, в основном на бюст, но это не расстраивало. Бюст был ее, поэтому внимание оказалось приятным и, что самое ценное, ненавязчивым и необременительным.

По торговому комплексу Серафима уже плыла королевой, горделиво сверяясь с собственным отражением в витринах. Для полного счастья и начала новой жизни не хватало лишь джинсов– стрейч.