— Джесс, мы же точно не знаем…

— Я знаю: все верно, это моя дочь. И внучку я тоже видела. Сару.

Она почти шептала, и слова ее растворялись в воздухе.

Филип присел.

— Что произошло?

Давясь от слез, Джесс рассказала ему про школу, про Мелани, про маленькую девочку с загипсованной ногой. Филипу захотелось обнять и успокоить Джесс, но он вновь вовремя вспомнил, что вспотел.

— Я хочу домой, — вдруг сказала Джесс. — Я узнала все, что мне нужно. Теперь я должна отправиться домой.

— И все-таки мы не знаем…

— Я знаю. А это самое главное. Я больше часа просидела здесь. И теперь решила: мне нужно уехать.

Филип заглянул в усталые потухшие глаза Джесс. Наверное, так она выглядела, когда была маленькой беспомощной девочкой.

— Джесс, а как же Мелани? Разве не нужно, чтобы она узнала правду?

— У нее есть семья, — ответила Джесс. — Этого достаточно.

— Для меня этого не было достаточно, — горячо возразил Филип. — Я всю жизнь хотел выяснить, кто моя мать. — Он поднялся. — Мне нужно принять душ.

Джесс кивнула.

— А от вашего любезного приглашения я, если вы не против, откажусь. Сейчас я вернусь в «Мейфилд-Хаус» и закажу место на пароме. Филип, огромное спасибо вам за все, что вы для меня сделали, но чем скорее я уеду с этого острова, тем лучше.

— Я переоденусь и приду к вам, — сказал Филип. — Обещайте, что дождетесь моего появления.

Джесс улыбнулась:

— Обещаю.

Филип не мог поверить, что она действительно решила уехать. Джесс нашла дочь после тридцати лет неизвестности и вдруг теперь отказывается познакомиться с ней, поговорить, узнать, счастлива ли она, и выяснить, кто и почему подменил младенцев.

А ведь для того, чтобы разгадать эти загадки, Шерлок Холмс не требуется.

Филип натянул джинсы, которые купил ранним утром, и майку с эмблемой «Черного пса». Увидев его сейчас, Джинни, должно быть, отпустит новое замечание насчет «белого воротничка».

Он причесался перед зеркалом, пригладил вихор. Внезапно зазвонил телефон. «Джесс», — подумал Филип и снял трубку.

— Филип? — послышался женский голос, более низкий, чем у Джесс.

— Да.

— Филип, это Лайза.

Лайза? Он провел ладонью по волосам.

— Привет, — довольно глупо сказал он.

— Джинни осталась с Джесс, — сообщила Лайза, — а я не люблю есть одна. Вы уже обедали?

Обедать с Лайзой Эндрюс?

— Нет. Не успел.

— Я у входа. Тут рядом есть кафе. Я могу заказать столик.

— Это было бы чудесно, — отозвался он. — Я сейчас спущусь.

Филип положил трубку и почувствовал, что опять весь взмок. Он подошел к зеркалу.

— Идиот, — сказал Филип самому себе. — Она любит обедать в компании. Больше ей ничего от тебя не нужно.

И все-таки он вышел из комнаты, счастливо улыбаясь. Да, Филип был счастлив хотя бы потому, что Лайза Эндрюс запомнила его имя.

— Свободных мест на пароме не будет до завтрашнего вечера, — сообщила ему Лайза, когда они сели за столик в кафе.

Филип помешал соломинкой ледяной чай.

— Что ж, я рад, — отозвался он. — У нее будет время еще раз как следует все обдумать.

Официант принес Лайзе салат, а Филипу — мясной сандвич.

Филип смотрел на Лайзу в упор, стараясь запечатлеть в памяти ее черты. Ему безумно хотелось, чтобы ее топазовые глаза взглянули на него.

— Вас интересовало до встречи с Джинни, кто ваша родная мать? — спросил он. — Вам хотелось знать, как она живет, как выглядит?

— Конечно, — ответила Лайза, и глаза их встретились. — Мои приемные родители — очень славные люди, — пояснила она, — хорошие, добрые и все такое. Но мне всегда хотелось узнать, чья я дочь, понимаете? Я воображала, будто я принцесса, что в один прекрасный день королева явится за мной и увезет в замок, где зеленые луга и густые леса, кони и рыцари, и ничто не будет напоминать мне Нью-Джерси.

Филип чуть не поперхнулся от смеха.

— Да, не удивляюсь, что вы стали актрисой.

Лайза тоже улыбнулась:

— Ну, актрисой я стала только благодаря Джинни. А вы когда-нибудь интересовались своим происхождением?

— Иногда. Я смотрел на брата и удивлялся, какие мы разные. Он всегда казался мне таким… целеустремленным. А мне нравилось общаться с людьми. Я любил рисовать. Моя родная мать была художницей. Вам Джинни не рассказывала?

Лайза покачала головой:

— Я знаю только, что она умерла. Мне очень жаль, поверьте.

— Да, мне тоже. Но я по крайней мере увидел ее.

Минута или две прошли в молчании.

— Послушайте, ведь мы с вами, наверное, лежали рядом в колыбелях. Забавно, правда? — сказал Филип.

— То-то мне ваше лицо показалось знакомым, — засмеялась Лайза.

Филип откусил кусок сандвича.

— У вас удивительные зеленые глаза, — заметила вдруг Лайза.

— Они у меня от матери.

— Мне жаль Мелани, — сказала Лайза. — Если она, конечно, дочь Джесс. Убеждена, Мелани тоже хочет узнать все.

— Я хотел поговорить с мистером Брэдли, но Джесс не разрешила.

— А если с Мелани?

— Что — с Мелани?

— Что, если нам поговорить с Мелани? Если к ней придем мы с вами, может, она будет с нами откровенна?

— А вдруг ей неизвестно, что ее удочерили?

— Тогда, наверное, пора сказать ей об этом.

Филип задумался. Джесс, наверное, на такое не решится. А предпринять подобный шаг без ее ведома — значит серьезно нарушить этику взаимоотношений юриста и его клиента. Но Лайза настроена решительно, а Филипу ни в коем случае не хотелось упускать возможность побыть с ней. Не исключено, что ему удастся найти слова, которые убедят Мелани пойти на откровенный разговор. Наверное, не стоит начинать прямо. Надо хотя бы выяснить, известно ли Мелани, что человек, которого она считает братом, на самом деле ее отец, а тот, кого она зовет папой, приходится ей дедом. Может, у Филипа и получится — если только он хотя бы наполовину такой классный профессионал, каким его считают в юридическом мире.

— Мы могли бы пойти в школу, — сказал он наконец. — Джесс видела ее там.

— Ну да! — воскликнула Лайза. — Давайте пойдем завтра, пока Джесс не уехала.

Она вновь занялась салатом, а Филип — сандвичем. Мысленно он подыскивал слова для разговора с Мелани Брэдли. Ему надо доказать Лайзе, что он блестящий юрист.