На своем «мерседесе» доктор Энтони Мэйтланд-Браун приехал из Истхейвена на место убийства раньше других. В халате и резиновых перчатках он уже склонился над трупом, когда к нему присоединился Рикардс. У Рикардса хватило ума оставить врача одного. М.Б. терпеть не мог, чтобы за ним наблюдали, когда он проводил предварительный осмотр на месте преступления и ничтоже сумняшеся выражал свое возмущение, вопрошая капризным тоном: «Что, разве нам так уж необходимо, чтобы столько народу толпилось вокруг?» — если кто-нибудь подходил к нему ближе, чем на три метра. Можно было подумать, что полицейский фотограф, полицейский, охраняющий место преступления, и судебный биолог — это просто толпа любопытствующих любителей сенсаций.

М.Б. был элегантен и необычайно красив: стройный и высокий — под два метра, он в юности услышал — ходили такие слухи, — как кто-то сказал, что он похож на Лесли Хоуарда. Он потратил годы на то, чтобы не только сохранить, но и усилить это сходство. Он удачно развелся, сохранив дружеские отношения с женой; у него было вполне достаточно средств: его мать завещала ему значительный доход с капитала; и два увлечения, которым он вполне свободно мог предаваться, — дорогие костюмы и опера. В свободное время он сопровождал в Ковент-Гарден или Глайндборн[42]прехорошеньких актрис, сериями следовавших одна за другой. Они были, по-видимому, готовы вытерпеть три смертельно скучных часа, чтобы показаться в его обществе ради престижа, а может быть, потому, что их бросало в сладкую дрожь сознание, что те же элегантные руки, что наливают им вино или помогают выйти из «мерседеса», в другое время делают нечто гораздо более необычное.

Рикардс никогда не считал сотрудничество с ним особенно приятным, но не мог не признать, что М.Б. — судебный патологоанатом высшего класса, а лишь одному Богу известно, насколько это редкое явление в наши дни. Читая его ясные и подробные отчеты о вскрытии, Рикардс способен был простить ему даже запах лосьона.

Сейчас, отойдя от трупа, Рикардс заставил себя пойти поздороваться с новоприбывшими: фотографом, кинооператором, судебным биологом. Кусок берега вокруг места убийства — пятьдесят метров в одну и пятьдесят метров в другую сторону — был тщательно огорожен канатами. Тропа укрыта полосами пластика и освещена цепочкой подвешенных над ней фонарей. Рядом с Рикардсом Стюарт Олифант едва сдерживал возбуждение. Наконец сержант произнес:

— Мы обнаружили след, сэр. Метрах в сорока отсюда, где подлесок.

— На траве и хвое?

— Нет, сэр, на песке. Кто-то, может, ребенок какой, должно быть, просыпал из ведерка. Отпечаток очень хороший, сэр.

Рикардс пошел за ним в глубину леса. Вся тропа была укрыта, но в одном месте, с правой стороны, в мягкую землю сбоку была воткнута вешка. Сержант Олифант откинул пластик, потом приподнял коробку, прикрывавшую след. В свете фонарей, повешенных над тропой, все было видно очень четко: сырой песок, присыпавший сосновые иглы и примятую траву всего-то сантиметров на пятнадцать в длину и десять в ширину, а на нем — отпечаток замысловатого узора подошвы. Правого ботинка.

— Мы его обнаружили вскоре после того, как вы уехали, сэр, — сказал Олифант. — Один-единственный. Но он очень четкий. Снимки уже сделали, а результаты обмера будут в лаборатории завтра утром. Сорок третий размер, на мой взгляд. Они смогут дать нам результаты довольно быстро, сэр, но это вряд ли необходимо. Это кроссовки, сэр. Фирмы «Бамбл».[43]Вы знаете, конечно. У них на заднике пчела изображена. И на подошве силуэт пчелы. Вот тут, смотрите, кривая — линия крыла, сэр. Однозначно.

Кроссовка Бамбла. Если нужен след — ничего лучше и не придумаешь. Такой ни с чем не спутаешь. Олифант высказал свои мысли вслух:

— Конечно, эти кроссовки довольно популярны, но не слишком. Из спортивной обуви они самые дорогие. Я бы сказал, они как автомобиль «порше» среди других марок. Ребята с деньгами предпочитают покупать «бамблы». Дурацкое название — «бамбл». Часть фирмы и правда принадлежит человеку по фамилии Бамбл; кроссовки эти были выброшены в продажу всего года два как, но он их очень энергично продвигает. Думаю, он рассчитывает, что название примелькается и покупатели будут брать их нарасхват, как «веллингтоны».[44]

— Он выглядит довольно свежим, — заметил Рикардс. — Когда у нас последний дождь был? Поздно вечером в субботу, верно?

— Около одиннадцати. К полуночи прошел. Но ливень был сильный.

— Эта часть тропы не прикрыта кронами сосен. След совсем гладкий. Если он был оставлен в субботу до полуночи, я думаю, на нем остались бы рябины от дождевых капель. Интересно, что только один и идет прочь от моря. Если кто-нибудь в таких «бамблах» прошел по тропе в воскресенье — в любое время, — предположительно хотя бы один такой же отпечаток нашелся бы на песчаной полосе в верхней части берега.

— Не обязательно, сэр. В некоторых местах галька доходит почти до самой тропы. Мы не найдем никаких отпечатков, если он не сходил с гальки. Но если этот след был оставлен в воскресенье прежде, чем она погибла, вряд ли он сохранился бы. Она-то должна была тоже здесь пройти.

— Совсем не обязательно ей было на него наступать. Он сильно сдвинут вправо. Все-таки странно. Слишком он ясный, слишком четкий и очень своевременный. Можно даже подумать, что он оставлен нарочно, чтоб нас сбить.

— Кроссовки Бамбла продаются в магазине спорттоваров в Блэкни. Я могу кого-нибудь из ребят послать туда и купить пару сорок третьего размера, как только они откроются.

— Смотрите, чтоб он был в штатском и платил наличными, как обыкновенный покупатель. Мне нужно подтверждение, что рельеф на подошве именно такой, прежде чем мы станем просить, чтобы люди порылись в своих обувных запасах. Нам придется иметь дело с достаточно интеллектуальными подозреваемыми. Я не хочу, чтобы мы все к чертям собачьим запутали с самого начала.

— Жалко время тратить, сэр. У моего брата такие же. Рельеф точно такой. Однозначно.

— Мне нужно подтверждение, и как можно скорее, — повторил упрямо Рикардс.

Олифант вернул на место коробку, снова прикрыл эту часть тропы пластиком и пошел вслед за Рикардсом назад, на берег. Рикардс чувствовал себя неуютно, почти физически ощущая недовольство, антагонизм и даже некоторое презрение к себе, которые прямо-таки источал его сержант. Но он не мог избавиться от этого человека. Олифант с самого начала входил в группу, несшую основную тяжесть расследования убийств, совершенных Свистуном. И хотя это скорее всего уже совсем другое дело, заменить Олифанта будет очень трудно, так как это может вызвать массу личных и организационных проблем, чего Рикардс старался всячески избегать. За пятнадцать месяцев охоты на Свистуна его легкая неприязнь к сержанту переросла в антипатию, которая — он прекрасно сознавал это — была не вполне обоснованной. Он старался подавить ее, как в интересах расследования, так и ради собственных. Расследование серийного убийства — и так достаточно сложное дело, чтобы еще больше осложнять его личными неурядицами.