Почему-то машина не останавливается у продуктового магазина, в который она обычно ездит; я знаю этот магазин, потому что раньше помогала ей заносить пакеты с покупками. Водитель сворачивает за угол, проезжает еще немного и останавливается у магазинчика поменьше. Мы заходим внутрь и начинаем искать товары по длинному списку. Купить нужно много, чтобы накормить вечно голодных девочек-подростков.

– Я слышала, ты пекла булочки с корицей? – говорит мисс Мейбл и показывает мне на большой пакет риса.

Я наклоняюсь, чтобы взять его, кладу в тележку и поднимаю на нее глаза.

– Верно, было такое. И с тех пор я мучаюсь вопросом, откуда Ролланд узнал, что я в курсе, как это делается. Ведь это он попросил испечь.

Ее улыбка исчезает, она толкает тележку дальше по проходу.

– Интересно, интересно… – говорит она, потом смеется и кивает в сторону пакетов с мукой. – Ты же знаешь, девочка, что это мой рецепт. Я пекла булочки для матери Рэйвен, когда она была маленькой, для Ролланда… для мальчиков, когда они росли…

Для всех, кроме Зоуи.

Я хмурюсь, и ее глаза встречаются с моими. Они нежные и понимающие, и это бесит меня.

– Зачем было говорить Ролланду, зная, что он попросит меня испечь. Это не мое воспоминание, чтобы им делиться, – зло говорю я.

Но Мейбл не сердится, она печально улыбается и снова попадает в точку:

– Ты ведь и для нее пекла в течение некоторого времени, дорогая.

Мое сердце трясется. Вот оно. Мейбл действительно знала.

– Зачем тебе было учить меня? – Я не хотела говорить шепотом, но именно так и получилось.

Ответ очевиден.

Потому что она знала. Она знала, где я пропадаю почти каждый день, поэтому она научила меня тому, что, как она надеялась, я передам Зоуи. Кусочек дома, о существовании которого малышка и не подозревала. Конечно, это их чертов рецепт.

Мы обходим половину магазина, тележка уже почти заполнена, когда нас находит помощница из общежития – а я-то думала, кому мисс Мейбл звонила, пока я взвешивала овощи.

Я могла бы остаться, но мисс Мейбл знает, что я не люблю чужого общества и в любом случае воспользуюсь приходом этой женщины, чтобы сбежать.

Уже поворачиваюсь, но в темных глазах мисс Мейбл мелькает тень, которая заставляет меня остановиться. Ее рука находит мое плечо и сжимает его.

– Иди, – тихо говорит она. – Ты знаешь дорогу домой. – Это звучит как приказ.

По какой-то причине я чувствую себя обязанной сказать:

– Я в порядке, мисс Мейбл.

Она кивает, уголки ее губ приподнимаются.

– Так и есть, дорогая. Так и будет.

Я поджимаю губы, киваю и улетаю так быстро, как могу.

Ненавижу, когда она так себя ведет.

На выходе покупаю воды, задерживаюсь на секунду, чтобы открыть ее, затем иду через небольшой парк. Но тут мои шаги замедляются, и через несколько секунд я останавливаюсь.

Через дорогу припаркован черный внедорожник, который я узнала бы где угодно, и на водительском месте вижу Кэптена. Его подбородок опущен на грудь; я не могу сказать точно, но мне кажется, что его глаза закрыты.

Паника обволакивает мои ребра, сдавливая, как тугая веревка, и я готова бежать к нему, чтобы убедиться, в порядке ли он, как вдруг его голова поднимается. Он закрывает боковое окно, выходит и захлопывает дверь за собой. С телефоном в руке Кэптен быстрыми шагами идет к дому чуть выше по улице, дверь дома открывается, и… весь воздух выходит из моих легких, потому что я вижу Мэллори.

Я застываю на месте, не в силах отвести взгляд от Кена и Барби. Безупречная, великолепная пара. Они созданы друг для друга.

Кэптен говорит что-то, и я хотела бы знать, что именно, потому что она отвечает с улыбкой.

Мэллори стоит в дверном проеме, они продолжают перебрасываться словами, а у меня такое чувство, что начался ледниковый период, – я застываю, все мои внутренности заморожены, и поэтому, должно быть, я ничего не чувствую, когда Мэллори сжимает рубашку Кэптена и нежно притягивает его ближе. Мне не больно, когда ее губы тянутся к его губам, и он ничего не делает, чтобы остановить ее.

Все происходит в замедленном темпе. А может быть, мне так кажется, может быть, что-то злое во мне специально продлевает этот кошмар, чтобы помучить меня, чтобы я не упустила ни одного момента.

Розовые губы Меллори соприкасаются с его губами, и я вспоминаю о том, что он никогда не целует меня в губы, избегает этого, и теперь я понимаю почему – я не Мэллори.

Но что хуже самого поцелуя, так это реакция Кэптена. Точнее, отсутствие той реакции, которую я бы хотела увидеть.

Он не отстраняется, не отталкивает ее.

Он отвечает на ее поцелуй.

Я не могу сказать, как долго он длится – целую гребаную вечность. Затем Мэллори молча смотрит на Кэпа, берет его за руку и тянет его за собой в дом.

Хлопок двери сотрясает почву подо мной, раскалывает землю и выпускает расплавленную лаву прямо к моим ногам. Лед во мне тает, и на меня обрушивается боль. Она такая сильная, что я с трудом удерживаюсь на ногах, но в конце концов, это заслуженная боль, поэтому я принимаю ее.

– Хрен ты тут делаешь, Вик-Ви? – Внезапно до моего слуха доносится голос Ройса, и вот он уже оказывается рядом со мной, смотрит на дверь, от которой я не могу оторвать глаз. – Иди и забери своего мужчину.

Я, наверное, отрицательно машу головой, потому что Ройс спрашивает с горячей злостью:

– Мой брат не стоит борьбы, или ты слишком слаба, не готова к вызову?

– Он стоит, Ройс. – Я удивляюсь пустоте собственного голоса, и он, должно быть, тоже, потому что его голова поворачивается в мою сторону. Встречаюсь с ним взглядом. – Я бы боролась, и я на все сто уверена, что справилась бы. Я не слабачка, я не напугана или что-то еще, что ты можешь подумать… Но… Я бы пошла на что угодно ради него, если бы не…

Я не могу закончить, и Ройс хмурится, шепча:

– Если бы это была не она.

Я киваю, и, кажется, Ройсу больно это видеть.

Он отводит взгляд, меж бровей появляется складка.

– Я понимаю, о чем ты, но эта девушка… она его не заслуживает.

Если бы он только знал, насколько верно его утверждение.

– Пойдем, Вик-Ви. Поехали домой, а? – говорит он, и я читаю в его словах: «Давай не будем стоять здесь и подсчитывать, сколько времени ему потребуется, чтобы сделать свое дело».

– Ты знал? – кричу я.

– Что Кэп трахает телочку, которую сам я почти готов скормить горилле в зоопарке? – огрызается он. – Нет, не могу сказать,