поток мыслей о ней. Образы прошлого и настоящего вспыхнули перед ее глазами, яркие, непостижимые... ужасающие. Она захныкала и попыталась оттолкнуть их, ее мозг работал вслепую, на саморазрушение, в ее крайность, но ей некуда было спрятаться от безумия.

Она увидела своего отца, окруженного клинками, стоящего над ее поверженной матерью. Она увидела ужасную, сверкающую бурю волшебства, пронесшуюся по забытым пещерам. Она увидела злобные желтые глаза, прищуренные, как у кошки, обещающие смерть, худшую, чем смерть. Она увидела кучи мертвых и падальщиков ворон, увидела изодранный штандарт с грифоном и короной, его древко сжимал окоченевшей рукой упавший градани. Она увидела...

Она не знала, что видела. Она никак не могла это осознать, и образы проносились в ее мыслях подобно молнии. Они были слишком близки по темпу, слишком жестоки. Они сливались и накладывались друг на друга в сводящее с ума целое, которое она не могла ни постичь, ни вынести. Ее голова откинулась назад, глаза выпучились, и за всем этим был блеск дикого волшебства, рассеивающего свою ярость, когда оно вырывалось и сражалось на протяжении двух тысяч лет и более.

Сверкающее колдовство ужаснуло ее, но оно также затронуло последнюю нить ее изношенной самости. Лесной пожар! Она знала, что такое лесной пожар - всегда знала это!

Ее рот открылся, и кровь потекла из прокушенных губ, когда она закричала, обращаясь к присутствию дикого огня, которое всегда любило и защищало ее.

- Венннситттттттт!

* * *

Вода журчала о деревянный корпус, а Венсит из Рума сидел в затемненной каюте, ее люки и боковые окна были закрыты ставнями от дневного света. Его измученное лицо было покрыто каплями пота в сиянии его оберегов, и он сжимал рукоять меча дрожащими руками, когда его сила простиралась со всей силой и отчаянием его древнего сердца.

Белхэйдан лежал в семистах лигах к северу, и он знал, какая борьба бушевала там в светлой спальне. Его мощь била на расстоянии, отчаянно пытаясь сломить сопротивление, которое преграждало ему путь из этой комнаты, и его нервы стонали от долгого напряжения его усилий. Дикое волшебство плясало в его крови, как огонь, и его искусство причиняло ему агонию, но он не смел моргнуть, не мог смягчиться ни на мгновение.

Если бы этот момент настал, он был бы мимолетным.

А потом, далеко на севере, потрясенный разум Гвинны обратился к дикому волшебнику. Даже когда она выкрикивала его имя, ее перепуганная мысль летела через мили в мучительном поиске безопасности.

Венсит напрягся. Его глаза вспыхнули, их блеск отразился от переборок, и каюта, казалось, закачалась от ослепительного сияния и беззвучного взрыва его усилий. Волшебство, сформированное и отточенное для борьбы за мир, пронеслось через лиги в безрассудной гонке, чтобы спасти одну маленькую и драгоценную жизнь. Его мощь разбивалась о ее барьеры с силой урагана и изяществом колибри, и на протяжении двух континентов каждая душа, чувствительная к искусству, вздрагивала и с шипением переводила дыхание перед неисчислимой расточительностью, с которой он изливал свою силу, как огонь, и придавал ей форму самой своей жизнью.

* * *

Гвинна взвизгнула, и Лиана вскочила, услышав неподдельные муки своей дочери. Ее руки взлетели, но предупреждающий крик Лентоса остановил ее пальцы в нескольких дюймах от извивающегося тела. Она опустилась на колени рядом с кроватью, ее губы дрожали, а глаза горели, но она не осмеливалась прикоснуться к ней.

Голова мастера Трейна откинулась назад, как будто его ударили дубинкой. Он соскользнул на колени, отброшенный в сторону силовым кабелем, направленным на рушащуюся оборону Гвинны. Лентос ахнул от боли, почувствовав отдачу удара, но все же покачал головой, отчаянно цепляясь за дергающееся тело, в то время как его мозг пылал от удивления и замешательства.

Гвинна безвременно висела над бездной, и темнота манила ее. Это обещало покой, конец мучениям, ужасу и смятению, и она стремилась к покою небытия. Его приветливые объятия потянулись к ней, и ее хватка за жизнь разлетелась вдребезги.

Она начала сползать по склону смерти, но потоки дикого волшебства и чего-то большего - чего-то более сильного, чем колдовство, более глубокого, чем сила мага, - с отчаянной деликатностью вцепились в ее барьеры. Сокрушающая мир сила сжала их, и нить внезапно оборвалась. Паутина ее мыслей рванулась, распутываясь, как перенапряженная паутина, и чужеродное присутствие, сильное и древнее, с грохотом ворвалось в нее. Это овладело ею с безжалостной любовью - вцепилось в нее, как пальцы в волосы, оттаскивая ее от края мира дюйм за мучительным дюймом. Она боролась с этим, отгоняя себя от него, стремясь уснуть без сновидений, но оно отказывалось отпускать ее.

Она колебалась. У нее была сила объять тьму. Даже эта титаническая сила не могла остановить ее от прекращения мучений. Но если бы она это сделала, эта древняя сила ушла бы вместе с ней. Она заберет этого другого - этого теплого, неистово любящего другого - с собой, потому что он никогда не предаст ее смерти... и никогда не отпустит ее одну.

Она балансировала на пороге принятия решения, и это был выбор, который не мог сделать ни один ребенок. Смутные представления о бесконечной борьбе и хитроумных планах били ее огненными молотками, выворачивали на дыбе из ужасающего понимания и бессмертной надежды того, другого. Она боролась, чтобы отвергнуть его силу. Она боролась за то, чтобы сохранить свое детство, даже ценой смерти, потому что, если она выживет, она никогда не освободится от своей собственной власти и нестареющих мучений своих видений. Но невинность была сокровищем, которое она могла сохранить, только если бы выбрала смерть и для этого другого. И каким-то образом, даже в этот момент хаоса и муки, она знала, что не может отказаться от любви, которая не отпускала ее, так же как и она не могла покинуть ее.

Она рассталась с детством, отказалась от поисков покоя. Она снова вступила в мучительную борьбу за жизнь, и крепкие, как сталь, оковы любви крепко прижали ее к себе. Они подняли ее из мучений, как сильные руки, и она отдала им свое внутреннее "я", ее последние барьеры рухнули, в то время как теплые глаза дикого огня вели ее сквозь черноту и хуже, чем чернота, в сон.

* * *

Венсит рухнул.

Его меч зазвенел о палубу, и его голова безвольно повернулась, пока он искал свечение своих оберегов. Если они потерпели неудачу, он умирал, потому что он был истощен, его сила была приглушена применением, далеко выходящим