его плачущим и от рыданий не могущим приступить к принятию святого причастия. Его слова успокаивали горе: «радуясь и веселясь» возвращались от него. Святой не ограничивал своей деятельности увещеваниями и советами приходящим к нему за помощью. Он проповедовал, призывая всех соблюдать католическую веру. Ему приписывали обращение многих патаренов, один из которых дает показания на процессе. Как и Франциск, он предписывал своим братьям уважать клир и повиноваться даже грешным священникам. Одним словом, Джанбуоно сочетал с покаянием еремита некоторые новые черты, ярче выраженные Франциском, и известную миссию: моральное воспитание масс, подъем их религиозности и борьбу с еретическими течениями. Отсюда вытекала близость его еремитория к населенным местам, меньшая обособленность друг от друга братьев (кажется, только у самого святого была отдельная келья) и непрерывное общение с миром.

Как мы видели уже, джанбониты следовали примеру, вероятно, и прямым указаниям своего святого. Они смешивались с толпою мирян, приходивших в еремиторий, сами шли в города и деревни за милостынею или (вероятно) с целью проповедовать и увещать. У них была миссия, видимо подобная францисканской. Недаром их путали с учениками Франциска и позднее папа обязал их всегда объявлять о принадлежности своей к ордену Джанбуоно. Благодаря своей подвижности джанбониты легко могли сохранить связь своих еремиториев друг с другом. Первоначально во главе ордена стоял чезенский еремиторий, и вновь вступающий обещал повиновение «priori dictae domus et per hoc generali totius Ordinis»{171}. Иначе говоря, выбор генерального приора не зависел от других еремиториев, приоры которых были подчинены ему. Общая воля могла находить некоторое выражение в общем соборе и сложном аппарате дефиниторов, визита-торов и т. д. Рост более молодых «домов», из которых особым значением пользовался мантуанский (в Мантуе находились мощи святого), сломил преобладающее положение чезенского, и после трехлетнего раскола должность генерального приора ордена сделалась независимой от какого-либо места. Орден джанбонитов, при Иннокентии IV насчитывавший 11 монастырей (главным образом в Романье, но частью в Марке Анконской и Ломбардии), был одною из наиболее сильных и единых «еремитских» организаций первой половины XIII века.

5. Джанбониты многое объясняют нам в гульельмитах, но еще ближе они к несколько позднее возникшим сильвестринцам. Основателем этого нового ордена был каноник Озимо Сильвестр[22]. Отец его, знатный Гислиери Гузолино предназначал своего сына к светской карьере. В молодости Сильвестр изучал юриспруденцию в Падуе и Болонье[23]. Но уже в годы ученичества наметился внутренний переворот: юноша забросил право и «возжженный жадностью к божественной науке предался изучению богословия», а остающееся от этого свободным время «totum in religiosis piisque exercitationibus collocaret»{172}. Вернувшись в родное Озимо, Сильвестр делается каноником кафедрального собора; проповедует, не щадя в своих речах «пасущего овец своих более словом, чем примером», епископа и резко расходясь с ним. До 1227 г. Сильвестр рисуется нам проповедником морально-религиозного возрождения, но не меньшее значение имела для него и забота о спасении души своей, только временно оттесненная на второй план проповедническою деятельностью.

Решающее значение биографы его приписывают случайно увиденному святым разлагающемуся трупу его родственника. Это то же видение, которое рисовалось взору древних еремитов, которое на заре Возрождения нашло себе страшное выражение в знаменитой фреске Campo Santo. Для задетого аскетическою волною, трепещущего за свою душу оно было грозным предостережением, заставившим еще раз задуматься над выбором истинной дороги к своему спасению. Где ее искать? — В заветах Христа: «Кто хочет идти за мною, тот пусть отвергнет себя, возьмет крест свой и следует за мною». Но разно можно было понять этот завет: не одинаково поняли его францисканцы и еремиты. Сильвестр колебался. Но для него, знакомого с традиционными толкованиями, решение было предопределено. Раздумье продолжалось недолго, и ответ скоро был найден. Ему уже грезились пустынные места, подобные тем, в которых стремились ко Христу святые отцы. Сильвестр ушел в глубь пустыни — in solitudinis penetralia, — недалеко, впрочем, отстоящей от населенных мест. Скоро благодаря содействию графа соседнего городка, узнавшего о новом пустыннике, он перебрался к окруженному зеленеющими берегами озеру — «ad specum quandam virentibus obsitam stirpibus»{173}, и, наконец, на Monte Fhno, крутую гору, покрытую лесами и изрезанную ущельями, поблизости от Фабриано[24]. Здесь около изнуряющего свое тело постами и молитвами, питающегося часто лишь травами да кореньями аскета собираются привлеченные его славою ученики: создается маленькое общежитие, в основу жизни которого Сильвестр кладет устав Св. Бенедикта. Много в этом еремитории общего с другими. Та же «antiquissima disciplina et vitae religiosae Studium», те же посты, бичевания, та же «mira religiosae tacitumitatis observante»{174}. Но есть и новое, сближающее его с джанбонитами.

Прежде всего более общения между братьями: «Они сходились… в одно место и вели сладчайшие речи о Божественных предметах, о соблюдении устава, о презрении ко всему суетному и побуждали друг друга… к твердому следованию добродетели». С другой стороны, само положение еремитория, окруженного селениями, предполагало, как и у джанбонитов, постоянное общение с миром. Недаром братьям предписывалась caritas ad extemos{175}. Часто мимо проходили окрестные жители. Еще чаще они заходили к братьям. На склоне горы бил ключ, образовавший маленький водоем: «Вот наслаждение Сильвестра, когда хотелось ему дать отдых утомленному трудами духу или облегчить простою водою и хлебом жажду и голод». Здесь, созерцая творения Божии, столь услаждавшие дух его, он восхищался к размышлению о Боге — истинной сладости души и к сладчайшей любви. Тут заставали его иногда миряне.

Избрав себе жизнь еремита, Сильвестр не оставил изучения Священного Писания. С «дивным смирением» обращался он иногда за разъяснением своих недоумений к простым неученым братьям. «Он думал, что неученые и простые люди знают о божественном не менее; нужно только, чтобы была у них вместе с невежеством некая целомудренная простота и пылающая любовь к Богу». И здесь опять еремит сходится со святым Франциском. Но сходство было еще значительнее. Как и Джанбуоно, Сильвестр стремился к прямому воздействию на массы, и не только на посещающих еремиторий. По приглашению каноников фабрианской церкви Блаженного мученика Венанция он проповедовал в городе. Верные блюстители бедности, сильвестринцы, как и джанбониты, ходили за сбором милостыни, вероятно, они не уклонялись и от проповеди, во всяком случае — от бесед и увещаний. Может быть, эта сторона жизни новых еремитов и была причиною разногласия их с клиром, приведшего к обращению их в Рим и к утверждению их устава в 1231 г. К концу жизни Сильвестра, к 60-м годам[25] сильвестринцы насчитывали 12 общежитий, проникнув в Умбрию и Рим