– Не жди, Сонь. – снова повторяю ей. – Не надо. Ты достойна лучшего, чем чужой мужик, который никогда не предложит тебе ничего большего, чем просто секс. А сейчас я даже в нём не нуждаюсь. Просто не могу.

– Спасибо за честность, Игорь. Я всегда ценила это в тебе.

Она уходит, не прощаясь. И я даже не смотрю ей вслед.

Возвращаюсь в зал, но понимаю, что не вынесу больше ни минуты притворства, тихо прощаюсь с Мариной и сыновьями, чтобы уйти.

– Пап, я с тобой поеду, – догоняет Никита.

– Не нужно, оставайся, – отмахиваюсь я.

– Я хочу побыть с тобой, пап.

– Сынок, я сейчас не лучшая компания для тебя.

– Ты – мой отец, а не аниматор, просто посмотрим телек, закажем пиццу. Можем даже всё время молчать, а можем поговорить о том, о чём ты предпочитаешь молчать.

Неожиданно сын крепко обнимает меня.

– Пап, я тебя люблю, – слышу его приглушённый голос. – Не отталкивай меня тоже.

Он прав. Он чертовски прав. Моя невзаимная любовь – не повод замыкаться в коконе из своей боли. Не причина, не оправдание. Я не имею права так поступать со своими близкими. Пора взять себя в руки, сжать яйца в кулак и признаться: Арина не любит меня, Арина вернулась к мужу, Арина счастлива, пока я подыхаю от боли.

Я прошёл все пять стадий принятия неизбежного без малого за три месяца. Это успех. Я почти готов смириться. Возможно, пройдёт ещё немало времени, когда я наконец смогу дышать полной грудью, не чувствуя долбанной опустошающей боли.

Мне даже удаётся несколько раз вполне искренне рассмеяться, когда мы с сыном смотрим подборку смешных видео в интернете. Да и в целом – вечер проходит вполне беззаботно. Каким-то чудом я запираю все свои мысли и чувства на огромный амбарный замок... Хотя бы на сегодня.

Мне звонят по работе, и я киваю сыну. Он понимающе машет в ответ и погружается в свой виртуальный игровой мир.

Когда я возвращаюсь обратно в комнату, он просит дать ему пару минут, чтобы завершить миссию в игре, а то результат не сохранится. Я посмеиваюсь, но терпеливо жду.

Я не слышу звоночка, даже не сразу понимаю, что сын обращается не ко мне.

– Кто это? – с затаённым беспокойством спрашивает сын.

– Эм... Никит? – всхлипывает знакомый голосок. – Не отключайся, пожалуйста.

Она рыдает, бессвязно говорит какие-то фразы. Мне неловко присутствовать при разговоре сына с его подругой... Бывшей. Потому что он решил разорвать все связи с дочерью Арины, когда мы расстались. Когда она бросила меня.

– Катя, – выдыхает Никитос. – Чего ты ревёшь?

– Знаю, что ты хейтишь меня. Я была неправа, прости, пожалуйста. Должна была сказать, остановить, но не сказала. А теперь... Наверно, уже поздно, да?

– Смотря для чего, – осторожно отвечает мой сын, глядя прямо мне в глаза. – Давай, ты попробуешь успокоиться и расскажешь, что случилось, окей?

– Хорошо, только не отключайся, пожалуйста, – торопливо говорит Катя и шумно дышит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Я не отключусь, Катюш. – мой сын поджимает губы в тонкую нить. – Мы же друзья. Я тоже был неправ, когда оттолкнул тебя.

– Да, нет, я понимаю. – вздыхает девочка. – Если бы твой папа обидел мою маму, я бы тоже злилась.

Я чувствую себя преступником, но не могу сдвинуться с места, не могу заставить себя уйти. А сын никоим образом не даёт понять, что я здесь лишний.

– Только это не она, – шепчет Катя. – Это бабушка, понимаешь? Она сказала... неправду. А я промолчала. Думала, так лучше. Бабушка велела мне молчать, и я послушалась. А не должна была.

Я чувствую, что моё сраное сердце заходится в бешеном ритме, колотится о рёбра, способное проломить грудную клетку и выскочить на пол.

– Я не понимаю, Кать, – честно говорит ей Никита.

Я тоже не понимаю. Но очень хочу понять, что тогда произошло. На самом деле произошло.

– Моя бабушка сказала твоему папе, что мама вернулась к отцу. Я слышала это, – торопливо говорит Катюша. – Это неправда. Мама никогда... Она не поступила бы так. Она... Если что решила, то никогда не меняет своих решений. Она не возвращалась к папе. Никогда даже не планировала этого. Никит, бабушка соврала.

В голове растекается горячее олово, плавит мозги, сжирает болезненным огнём все мысли.

– Почему? – снова озвучивает Никита. – Почему она соврала, Катя?

– Думаю, потому что считала, что так всем будет лучше. Не знаю, если честно... Мне было страшно, а бабушка настояла, чтобы я не смела говорить правду. Я просто боялась, что маме станет хуже... Я не хотела участвовать в этом, но молчала, понимаешь?

– Нет, не понимаю, – говорит Никита. – Ты решила рассказать, что Арина не вернулась к твоему отцу, а бабушка соврала?

– Да.

– Почему? – настойчиво спрашивает сын, и я сползаю с кресла и подхожу ближе к нему. – Почему, Катя? Что изменилось?

– Она сама никогда не признается, – всхлипывает Катя. – Будет молчать, оберегая покой твоего отца. Но я знаю, как сильно она скучает, знаю, что она хотела бы попрощаться с ним, понимаешь?

Я не хочу понимать. Отказываюсь. Катюша жалобно всхлипывает, говорит, что ей страшно, что ей жаль, что она не призналась раньше. Никита что-то бормочет, успокаивая свою подругу. Возможно, снова задаёт уточняющие вопросы. Я теряю связь с реальностью, хватаясь за обрывки фраз плачущей девочки.

– Никит, мама не возвращалась к папе, – снова повторяет Катя. – Она всё это время лежала в больнице. Она никогда бы не стала беспокоить твоего отца. Думаю, бабушка ей тоже что-то наврала. Но она имеет право попрощаться, Никит. Ты можешь мне помочь?

Мои колени подкашиваются, и я падаю на пол,