— Пленники? — переспросил Томас.

— Да называй как хочешь. Мы не можем выпустить их, пока сами не уберёмся подальше. Неполная дюжина парней удерживают там более двух десятков. К тому же эти два десятка ну очень недовольны своим положением. А ну как им взбредёт в голову, что они вполне могут нас похватать? Вот только очухаются от похмелья.

Томас вновь поднялся на ноги, на этот раз осторожнее. В голове словно кто-то в барабан дубиной колотил, и с каждым ударом, казалось, глаза выскакивали из орбит. Он опустил веки, подождал, пока комната не перестала ходить ходуном. Потом глубоко вздохнул и взглянул на друга:

— Ничего, переживу.

Минхо просиял:

— Наш человек! Пошли.

И рванул к лестнице, Томас — за ним. Около Бренды он задержался, но так ничего и не сказал. Минхо бросил взгляд через плечо. В его глазах ясно читалось: «Что это с ней?» Томас только головой качнул.

Минхо передёрнул плечами, затопал вверх по ступеням и вынесся из комнаты. Томас же остался стоять рядом с Брендой. Та не двигалась. И отказывалась смотреть ему в глаза.

— Мне очень жаль, — сказал он, имея в виду свои безжалостные, необдуманные слова во время танца. — Я, кажется, нагрубил тебе...

Она резко вздёрнула голову и уставилась прямо ему в лицо.

— Слушай, да мне наплевать и на тебя, и на твою девчонку, понял? Мне только хотелось потанцевать, забыться, расслабиться, знала — потом начнётся дерьмо. Ты что, вообразил, что я в тебя влюблена, что ли? Да уж, прямо таю в ожидании того дня, когда ты предложишь мне стать твоей хряснутой невестой! Не воображай о себе слишком много!

В её словах было столько бешенства, что Томас отшатнулся; ему стало больно, словно она залепила ему пощёчину. И прежде чем он успел ответить, Бренда, грохоча башмаками, взлетела по лестнице. Ещё никогда он так не тосковал по Терезе, как в этот момент. Поддавшись минутному отчаянию, он мысленно выкрикнул её имя. Но никто не отозвался.

В помещении для танцев стояла такая вонища, что у Томаса дыхание спёрло.

Пот и блевотина.

На полу валялись давешние танцоры: кто ещё спал, а кто сидел, подтянув колени к подбородку и трясясь всем телом. А кое-кто, кажется, был и вовсе мёртв. Хорхе, Ньют и Арис стояли на страже, медленно поворачиваясь вокруг себя и держа наготове ножи.

А вот и Котелок с остальными приютелями. И хотя голова по-прежнему раскалывалась, Томас почувствовал прилив сил.

— Ребята, что с вами случилось? Где вы были?

— Эй, это же Томас! — проревел Котелок. — По-порежнему живой! И всё такой же уродливый!

Ньют кинулся к нему, от души улыбаясь:

— Чёрт возьми, как же я рад, что ты жив, Томми!

— А я рад, что ты жив!

Тут до Томаса внезапно дошло — он даже слегка ошалел от этой мысли — что фраза-то знаменательная. Жизнь пошла такая, что встретившись с друзьями через два дня после расставания, приветствуешь их подобными словами. Ну и ну.

— А как все остальные? — спросил он. — Все живы? Где вас носило? Как попали сюда?

Ньют мотнул головой:

— Нас по-прежнему одиннадцать. Плюс Хорхе.

Томас выстреливал свои вопросы, как из пулемёта, никто не успевал отвечать:

— А Баркли и его дружки как? Не видели? Это они устроили тот фейерверк?

Ему ответил Хорхе. Он стоял у самой двери, сжимая в руках очень грозного вида меч. Клинок покоился на плече Долговязого Страшилы — он и Конский Хвост сидели, скрючившись, на полу.

— Не видали. Мы очень быстро убрались оттуда, а эти подонки боятся углубляться в город.

Увидев Страшилу, Томас слегка забеспокоился. Белобрысый! Где Белобрысый? У него же пистолет! Неужели Минхо и остальные управились и с ним? Интересно, как. Он обшарил взглядом помещение, но блондинистого красавчика нигде не было видно.

— Минхо, — позвал Томас и жестом попросил того подойти к ним с Ньютом. Когда они собрались вместе, он наклонился и тихо проговорил: — Тип с очень короткими светлыми волосами. По-моему, их вожак. Что с ним случилось?

Минхо пожал плечами и взглянул на Ньюта.

— Наверно, свалил, — ответил тот. — Многим удалось уйти — мы не смогли задержать всех.

— А что? — спросил Минхо. — С чего это ты так разволновался за него?

Томас оглянулся и ещё больше понизил голос.

— У него был пистолет. У всех остальных только ножи и прочая дрянь, он единственный с пушкой. К тому же не очень-то приятный тип.

— Ну и насрать, — отрезал грубый Минхо. — Через час нас в этом долбаном городе не будет. Надо уходить. Срочно.

Лучшая идея за последние несколько дней.

— О-кей, я с огромным удовольствием уберусь отсюда, пока он не вернулся.

— Эй, все, слушайте сюда! — провозгласил Минхо, прокладывая себе дорогу через толпу. — Мы уходим. Не пытайтесь нас преследовать, и тогда с вами ничего плохого не случится. Пойдёте за нами — пожалеете. Выбор, я думаю, ясен?

Томас задавался вопросом: когда и каким образом Минхо вернул себе роль лидера, забрав её у Хорхе? Он взглянул на их проводника... и увидел Бренду. Та тихо стояла у стены, глядя в пол. Томас очень жалел о том, что случилось накануне. Ему ведь на самом деле хотелось её поцеловать. И одновременно он чувствовал какое-то необъяснимое отвращение. Может — из-за наркотика. Может — из-за Терезы. А может...

— Эй, Томас! — гаркнул на него Минхо. — Чувак, проснись! Уходим!

Несколько приютелей уже покинули помещение и вышли на улицу, под палящее солнце. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как он принял наркотик? Целые сутки? Или только несколько часов? Он пошёл вслед за всеми, только приостановился около Бренды и слегка подтолкнул её к двери. На миг он забеспокоился, что она не захочет идти с ними, но девушка поколебалась лишь одну секунду, а затем двинулась вслед за приютелями.

Минхо, Ньют и Хорхе ждали, держа своё оружие наготове, пока все, кроме Томаса и Бренды не вышли на улицу. Томас приостановился в дверях, обернулся и увидел, как трое оставшихся приютелей[8]медленно отходят к двери задом, размеренно поводя остриями своих клинков туда-сюда. Но непохоже было, чтобы кто-нибудь собирался чинить им препятствия. Должно быть, хряски были рады, что живы остались.

Все собрались снаружи, в переулке, отойдя от ступенек на приличное расстояние. Томас стоял ближе к лестнице, тогда как Бренда протолкалась на другую сторону группы. Он поклялся себе, что как только выдастся случай, обязательно переговорит с ней наедине. Она нравилась ему, он хотел быть её другом, если уж ничего другого не получалось. Что ещё важнее — он питал к ней теперь те же чувства, что и когда-то к Чаку. По непонятной причине он стал считать себя ответственным за неё, и от этого чувства так просто не отмахнёшься.