Ну вот, снова принялись избивать многострадальную дверь! Как тут мыслить хладнокровно, как? А надо.

Я распахнула дверь в ванную, чтобы шум воды был слышен всем желающим, и капризным голосом прохныкала по-английски:

– Ну кто там еще?

– Мадемуазель Ярцефф, откройте! Это полиция!

– Сколько можно?! – Так, продолжаем искать. – Вы ведь были уже сегодня!

– У нас ордер на обыск!

– Какой еще обыск? По какому праву? Наш адвокат…

– Все строго в соответствии с законом, мадемуазель Ярцефф, открывайте!

– Не могу!

– Тогда мы войдем сами!

– С ума сошли, я ведь голая!

– То есть?

– Душ принимала!

– Одевайтесь, и побыстрее!

За время этой милой беседы я успела обшарить практически всю комнату – ничего. Ничего чужого, только мои вещи. Но должно что-то быть, должно, я чувствую!

Я вернулась в ванную, выключила воду и задумчиво осмотрелась. Раз ничего нет в комнате, значит, должно быть здесь. Но где, тут и прятать особо негде. Шампуни, гели для душа, полотенца, халаты…

Стоп! А откуда в корзине для использованного белья два больших полотенца? Я ведь утром душ не успела принять, должно быть, одно вчерашнее.

Я выхватила из корзины слегка влажную махровую ткань, на которой виднелись едва заметные розоватые разводы (не сомневаюсь, что экспертиза установит – это следы крови несчастной Фло, которые пытался смыть убийца), и метнулась к окну, проорав на ходу: «Минуточку! Я уже почти готова!»

Насколько я успела заметить, девичий виноград, укутавший все здание отеля, возле моего окна лежал плотной вьющейся стеной. Вот туда, под туго сплетенные ветки я и затолкала полотенце.

И, тщательно закрыв окно, направилась к входной двери.

Свинячить в моем номере я господам полицейским не позволила, поэтому обыск занял гораздо больше времени, чем они предполагали. Да еще и я не собиралась облегчать воинам правопорядка жизнь, вынося им (во всяком случае, тем, кто понимал английский) мозг своими придирками и комментариями. Мадам Гранье едва сдерживала улыбку, а старший коп, носивший, как оказалось, гордое (но очень похожее на чих) имя Поль Пфальц, к концу перформанса приобрел пикантный оттенок свеклы.

– Вы закончили? – склочным тоном поинтересовалась я.

– Да, – сухо кивнул Пфальц и направился к двери.

– Минуточку! Куда это вы? Теперь моя очередь.

– Простите? – По свекле в сторону курчавой нашлепки, по недоразумению именовавшейся прической, поползли две мохнатые черные гусеницы.

– Бог простит. А вы ответьте мне на два вопроса. Первый и самый главный – когда вы отпустите моего брата? Раз вы притащились с обыском в мой номер, значит, у вас нет против Олега никаких прямых улик, верно? Только показания вашего коллеги, у которого, между прочим, личный интерес в этом деле, а значит, он должен быть отстранен.

– Мадемуазель Ярцефф, – дернул щекой Пфальц, – не лезьте не в свое дело.

– Исчерпывающий ответ. Тогда второй вопрос – где аппаратура Олега?

– Что? – Либо душка Поль очень хороший актер, либо он действительно не знает, о чем идет речь.

– Из номера моего брата исчезла дорогостоящая фотоаппаратура.

– А вы откуда знаете?

– А я, перед тем как принять душ, заглянула туда. И едва в обморок не упала! Мы подадим иск против полиции Глиона за вандализм и кражу!

– Что-о-о? – Свеклу сменил баклажан. – Не забывайтесь!

– Это вы не забывайтесь! Мой брат – всемирно известный фотограф Олег Ярцев, мы приехали в ваш паршивый городишко, чтобы отснять серию красивых видов по заказу одного весьма солидного издания. Аппаратура у моего брата суперсовременная и о-о-очень дорогая, и вот ее нет! А Олега по надуманному обвинению арестовывают! Ну и порядки тут у вас, Дикий Запад отдыхает!

– А как вы вообще попали в номер месье Ярцефф? – Пфальц очень старался говорить спокойно, но злость буквально распирала его изнутри, вырываясь наружу тоненькой шипящей струйкой.

– Через дверь. Незапертую дверь, между прочим.

– Что значит – незапертую? – всполошилась мадам Гранье. О, и она английский знает! Впрочем, ничего удивительного – хозяйка гостиницы ведь. – Я тщательно заперла дверь утром, когда ты, Поль, закончил безобразничать в номере месье Ярцефф!

– Итак? – Я вопросительно приподняла бровь.

Ту самую. Левую.

– Разберемся, – процедил Пфальц. – А вы оставайтесь на месте, мой вам совет.

– А вы готовьтесь к внушительному иску, – усмехнулась я, – мой вам совет.

И незачем так дверью хлопать, бедняжке и так сегодня досталось! Я бы на ее месте давно в обморок упала, а она ничего, стоит, только ручкой подрагивает.

В коридоре стало шумно, мадам Гранье и Пфальц выясняли, кто виноват в пропаже имущества постояльца.

А я вдруг почувствовала, что какая-то скотина заменила мне ноги ватными турундами, не способными удерживать мой вес. Они и не удержали.

Я обессиленно сползла на пол и где-то с полчаса провела время совершенно непродуктивно. И нос распух теперь, и глаза красные, а толку – ноль.

Нет, не ноль. Вместе со слезами вымылись страх и неуверенность, прихватив, правда, заодно и здравый смысл. Во всяком случае, что-то похожее на него прощально булькнуло напоследок: «Дождись адвоката!»

А может, и стоит так поступить? Тем более что осталось ждать каких-то три-четыре часа, вся эта возня с обыском проглотила внушительный кусок времени.

Да и главное я успела сделать, никаких улик против Олега по-прежнему нет.

Пока нет. Но вряд ли господин Кругликов угомонится, не получилось здесь – получится в другом месте. И мне почему-то кажется, что подобная активность вряд ли связана только с желанием выиграть пари, Степан Петрович напрягся, и напрягся весьма серьезно.

Но – что еще я могу сделать одна?

Если только хорошенечко подумать, проанализировать факты и события, чтобы к приезду Миносяна мне было что рассказать господину адвокату.

А для процесса хорошенечкого подумывания необходима энергия, которой у меня осталось совсем чуть-чуть, на самом донышке топливного бака. Надо дозаправиться, хотя бы кофе с булочкой.

Но для начала – привести наконец себя в порядок. А то на злосчастную себя уже в зеркало смотреть противно: немытая, непричесанная, зареванная – не женщина, мечта!

Через полчаса, умытая, причесанная и относительно посвежевшая, я спустилась в ресторанчик при гостинице. Разумеется, весь немногочисленный персонал был в курсе происходящего, но дисциплина у мадам Гранье оказалась на высоте – ни шушуканья за спиной, ни косых взглядов, так, легкая аура интереса, не более.