не было так стыдно, как сейчас. Никогда я не чувствовала себя такой бессильной. Уязвимой. Меня словно парализовало.

– Сейчас вы дадите Сьерре уйти. Я не позволю ударить ее.

Мне нужно на свежий воздух. Не могу больше оставаться в этой квартире.

Я протискиваюсь мимо мамы и сбегаю вниз по лестнице, едва различая ступеньки сквозь пелену слез, застилающих глаза. Во мне бушует ураган эмоций, которые безуспешно пытаюсь сдержать. Только у фургона я останавливаюсь и, дрожа, прижимаюсь лбом к двери.

Меня знобит, хотя солнце ярко припекает.

Случившееся испугало меня, но самое отвратительное, что Митч был там. И видел эту мерзкую сцену.

Рядом раздается шум, и я вздрагиваю. Митч. Чувствую на себе его взгляд, но он ничего не говорит. Молча ставит коробки в фургон и забирается в машину. Я следую за ним.

Весь путь в машине царит тишина. Митч не смотрит в мою сторону. Не знаю, что хуже: его молчание или если бы он задавал мне вопросы.

Он паркует фургон, и мы быстро поднимаем вещи в новую квартиру. В мою пустую комнату. Мне хочется закричать, потому что Митч не произносит ни слова. И потому что он здесь. Не верится, что наши отношения запутаются все больше.

Наконец последняя коробка поставлена у стены, матрас лежит на полу, зеркало установлено в углу. Я пока не чувствую эту комнату своей, но сейчас она больше похожа на мой дом, чем квартира, в которой я жила с мамой.

Неожиданно Митч, осторожно взяв мою ладонь, нежно сжимает ее – у меня перехватывает дыхание.

– Ты дрожишь, – тихо бормочет он, и я понимаю, что он прав. Меня все еще трясет. Проклятье.

Смотрю на наши переплетенные пальцы. Вокруг царит тишина, прерываемая лишь нашим дыханием. Где-то за окном раздается вой сирены.

Митч вдруг отстраняется и, отойдя к стене, усаживается на полу. Без его поддержки я понимаю, насколько обессилена. Вымотана.

И одинока.

Стою посреди комнаты, а Митч приглашающе постукивает рукой по полу рядом с собой. Нужно попросить его уйти и забыть о том, что он видел. Я должна держать дистанцию. Признаться, что его шрамы – это моя вина. Сказать, что он мне нравится. Столько всего. Я сажусь рядом с ним, подтянув колени к груди. Наши плечи соприкасаются, но мне плевать. У меня нет сил – еще немного, и я сойду с ума.

– Не буду спрашивать, хочешь ли ты поговорить о случившемся. Тебе нужно выговориться, Сьерра. Не держи все в себе.

Мой взгляд замирает на клочке бумаги, лежащем на полу. Хочется ответить с иронией, что говорить не о чем, но Митч кладет ладонь на мою спину и осторожно поглаживает.

– Я рядом, – говорит он с такой нежностью, что мне становится почти физически больно.

– Тебя до сих пор мучают кошмары? – вдруг спрашивает он. Задерживаю дыхание, а потом приваливаюсь к стене и смотрю на Митча. Его взгляд устремлен в никуда, хотя он и продолжает успокаивающе поглаживать меня по спине. – Мне тоже. Постоянно. Разные, но все они касаются того проклятого дня. А ведь я почти не помню произошедшего, потому что был без сознания. Это какое-то безумие.

– Прости, – выдыхаю я, и его губы растягиваются в слабой улыбке.

– Тебе не за что извиняться.

Если бы он только знал …

– Кошмары снятся мне реже, – говорю я, но не уточняю, что самое плохое случается не во сне, а когда я бодрствую. Тогда от ужаса нет спасения, ведь я не могу проснуться, если не сплю.

– Это хорошо, я рад.

И я рада, что он не может слышать мои мысли.

– Да, наверное.

Смотрю на темно-синюю рубашку Митча, взгляд цепляется за торчащую нитку – похоже, шов вот-вот разойдется.

И почему мне так комфортно и спокойно рядом с ним? Почему любить его легко, но признаться в своих чувствах – тяжело?

Прикрыв глаза, вдыхаю запах его лосьона после бритья и говорю:

– Мама никогда не отличалась особой нежностью, но сегодня она впервые подняла на меня руку – Слова легко слетают с языка, словно сами собой. Митч молчит, и я могу представить, что рядом – никого. Я продолжаю: – Мы никогда не были идеальной семьей, и наши отношения ухудшались год от года. Пока я наконец не сдалась, поняв: больше нечего спасать. Может, когда-то эта мысль причиняла мне много боли, но не сейчас. Не после той сцены, которую она устроила.

В пустой комнате кажется, что мое дыхание отскакивает эхом от стен, словно мячик для пинг-понга. И мне становится не по себе.

– Мой отец из Мексики. Я никогда не видела его и не хотела встретиться, но все равно пыталась узнать о нем больше. Они с мамой познакомились, когда она поехала в Мексику по обмену. Она влюбилась в него с первого взгляда, а для него, видимо, это оказалась интрижка на одну ночь. Мама хотела, чтобы он уехал с ней в Америку, но отцу было плевать на нас. Возможно, мама его демонизирует, но я знаю только ее часть истории, да и они были очень молоды. Как должен поступить юноша, который провел жаркую ночь и спустя два месяца случайная знакомая заявляет ему, что беременна? – Я тихо фыркаю. – Ему бы пришлось пахать как проклятому, а мама не из богатой семьи, хотя и училась в хорошем университете, изучая право. Видимо, она надеялась, что он передумает и поедет за ней, если она не сделает аборт, или что все наладится само. Но этого не случилось. Родители отказались помочь моей маме, разорвав с ней все связи, и ей пришлось бросить университет. Так она оказалась в Финиксе, где родила меня. И с тех пор не прошло ни дня, чтобы она не напомнила, от чего ей пришлось отказаться. Что она потеряла. Что это я – причина всех ее несчастий, главная ошибка ее жизни.

Голос срывается. Горло перехватывает, словно его кто-то крепко стискивает. Я понимаю, что мои щеки мокрые от слез, когда Митч нежно проводит по ним пальцами.

Открыв глаза, смотрю на него. Он совсем рядом. Со мной. Я не одна.

И это заставляет меня зарыдать.

– Прости, – выдыхаю между всхлипами. – Прости меня, Митч.

– Почему ты все время извиняешься? – спрашивает он, проводя большим пальцем по моей щеке.

– Твоя семья, боже, они так тебя любят, ты столько значишь для них… И ты чуть… чуть не…

– Да, знаю. Иногда я тоже думаю об этом, – говорит он, когда я не способна больше произнести ни слова. Я рада, что он понимает меня