Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я очень интересовался ростом всех этих предприятий и расположенных около них городов.
Эти города возникли с самого начала около золотых, потом около свинцовых, цинковых и медных рудников, фабрик и заводов. Они переживали несколько периодов своей жизни. Бурное и лихорадочное оживление при открытии золота, период приисковой романтики сменялся затем периодом затишья. Города пустели, затем, когда снова открывали комплексные золотые руды, города снова оживали, переходили на плавку руд, на цинк, свинец, медь, которые содержались в жилах попутно с золотом. После такого периода оживления снова наступал период упадка, в котором теперь как раз находилось большинство городов: масса домов заколочены, склады заброшены, магазины закрыты, всякие увеселительные заведения разрушены. Так, например, обстояло дело в городах Виктор, Лидвиль и т. д.
Преступность значительно усилилась в США за эти годы, но государственные деятели не хотят понять причины этого и говорят всякие глупости о причинах преступности в США. Так, Hon. Frederick A. Wallis, Director of the Department of Correction of New York City, заявляет: «Crime can never be eradicated in America until we see that no one teaches our youth in the public schools who has not taken the oath of allegiance to the Bible and the Flag». («До тех пор нельзя будет искоренить преступность в Америке, пока мы не добьемся, чтобы нашу молодежь в школах обучали только те, кто присягнули на верность библии и национальному флагу».) Если это в Нью-Йорке так понимают, то что же опрашивать с невежественных администраторов глухих приисковых городков Колорадо, например, города Лидвиль, который производит удивительно мертвое впечатление. В других местах штата Колорадо, где работы еще ведутся, жизнь еще идет кое-как. Там везде, как и во всех штатах, — кинематографы с весьма глупыми картинами и наполовину пустые. На улицах уныло стоят безработные. Ничего нет похожего на наши веселые, оживленные приисковые города, где жизнь бьет ключом. У нас в СССР полнокровие, избыток, а в США во многих городах кризис ощущается чрезвычайно сильно. Это было заметно на улицах, в магазинах, ресторанах и в гостиницах. В рабочих городах, где развита промышленность и где много рабочих, это еще более заметно, потому что многие безработные прямо так и стоят вдоль улиц, а дети и женщины просят на хлеб. Сотни старых опытных горняков стоят вдоль заборов, глядят на проезжающих. Много арестованных за нищенство, воровство. Дети худосочны, анемичны. Нет ни песен, ни веселья, ни шуток, ни музыки, которые оживляют наши веселые советские города.
Безработные перетаскивают свои хижины на новое место...
Однако, во время моих поездок по городам запада США, я попал в один городок в штате Невада, где не наблюдалось депрессии, а наоборот — было оживление. Этот город — Рено — держался не на рудниках и фабриках, находившихся около него вблизи Виргиния-Сити в запустении, а на ... разводах.
Да, это была «всеамериканская лаборатория» бракоразводных дел. Однажды в Вашингтоне проводился закон о том, что разрешается разводить психически ненормальных супругов, если один из них прошел пятилетнее в одном и том же месте наблюдение, а другой против развода не возражает. Закон прошел уже последнюю читку «в кухне конгресса», когда один изобретательный человек крепко «подмазал» чиновника, окончательно редактирующего закон, и в результате в самом конце оказалось примечание: «исключение для города Рено, где срок наблюдения устанавливается в шесть месяцев». С такою поправкою закон и был опубликован; все сенаторы раскрыли от удивления глаза, но было уже поздно.
Между тем, в Рено хлынула масса публики, жаждущей развода, и публики, конечно, не бедной. В Рено быстро выстроили тридцать гостиниц, рестораны, кафе, там поселились адвокаты, врачи, дамские парикмахеры. Появились магазины дамских и мужских мод, и город начал украшаться и обстраиваться.
Суд заседал день и ночь в две смены, разбирая бракоразводные дела, согласно установившейся упрощенной практике.
Богатая жена, требующая развода, заявляла:
— Однажды я надела в театр желтое платье. И вот Гарри (муж) говорит: Только дикие женщины носят желтые платья. Это доказывает, что вы «падшая».
— Я сказал, что это признак декаданса во вкусах, упадка в искусстве, — защищается муж.
— Все равно, — авторитетно говорит председатель суда, — вы говорили не об упадочности, а явно назвали вашу жену «падшей женщиной», ассоциируя это понятие с представлением о желтом цвете, например, о «желтом билете». Ясно, что мышление ваше и психика ненормальны. Вот и заключение врачей. Развод постановлен.
В этом случае ни муж, ни жена не возражали. Жена была женщина богатая, а муж получал отступные, чтобы иметь возможность на досуге лучше изучать «декадентские направления в искусстве» и лучше разбираться во всех оттенках желтого цвета. Поэтому возражений не было, жена через несколько дней уезжала в свадебное путешествие с новым мужем, и все выглядело прилично с точки зрения фарисейской морали.
Вот почему в США некоторые с таким восторгом вспоминают о прошлых временах...
А вот и другой случай с двумя молодыми богатыми и праздными супругами. Муж жалуется на жену и требует развода в виду ее ненормальности.
— Однажды я хотел поесть блинчиков. Я их ужасно люблю. А тут все время выпивали, и прямо меня потянуло на блинчики. Дело было поздно ночью, не хотелось беспокоить прислугу. Вот я и говорю: «Бетти, милая пойдем на кухню, и вы приготовите пяток блинчиков». — Вот она поломалась, а все-таки пошла, замешала там, что полагается, поджарила и дает мне такую дрянь, что прямо есть невозможно.
«Это не блинчики, а безобразие», — говорю я, а она вылила мне на голову масло со сковородки и кричит: «На, ешь свои блинчики, пьяное животное».
— Дело было в 4 часа утра, и муж мой вернулся сильно выпивши, — говорит жена.
— Она вернулась со мной и была «пьяна, как вся Польша»,[62] — возражает достойный супруг.
— Довольно, — говорит судья, — оба явно ненормальны: развод утверждаю.
Еще одна причина развода по протоколу бракоразводного процесса.
From the report of a divorce suit: «Because at breakfast her husband milked milk from the goat’s udder directly into his coffee,