Что касается организованной преступности, расследование ни к чему не привело. Считалось установленным фактом, что к тому времени, когда Шанхай пал перед натиском Мао Цзедуна в сорок девятом, около двух третей его преступного мира перебралось в Гонконг; что Красная и Зеленая банды вели между собой ожесточенную борьбу за право обеспечивать «крышу» и собирать дань со своих клиентов в Гонконге. По сравнению с этой войной то, что происходило в Чикаго в двадцатые годы показалось бы детскими забавами. Но не удалось найти ни одного свидетеля, который согласился бы рассказать хоть что-нибудь о «Дриадах» или какой-либо другой преступной группировке.

Неудивительно, что к субботе, когда Джерри отправился на скачки в Хэппи Вэлли, он имел неплохое представление о человеке, за которым охотился.

Таксист запросил двойную цену, потому что это был день скачек, и Джерри заплатил, потому что знал, что так принято. Он сказал Кро, куда едет. Кро не возражал. Джерри поехал с Люком, зная, что иногда два человека привлекают меньше внимания, чем один. Он побаивался наткнуться на Фроста, потому что мир круглоглазых в Гонконге очень велик. Чтобы придать себе веса, от главного входа он позвонил в дирекцию, и через некоторое время появился некто капитан Грант, молодой сотрудник ипподрома, которому Джерри объяснил, что он здесь по заданию редакции: пишет материал об ипподроме. Грант оказался приятным и умным человеком. Он был хорошо одет, курил турецкие сигареты, находил забавным все, что говорил Джерри, и держал себя дружелюбно, хотя и несколько отстраненно.

– Значит, Вы – его сын? – спросил он в конце концов.

– А Вы его знали? – спросил Джерри, сияя ослепительной улыбкой.

– Нет, но много слышал, – ответил капитан Грант, и по выражению его лица можно было догадаться, что ему нравилось то, что он слышал.

Он подарил им значки, а потом пригласил выпить. Только что закончился второй заезд. Пока они разговаривали, было слышно, как в толпе возник и нарастал рокот, а потом замер, словно шум обвала. В ожидании лифта Джерри кинул взгляд на доску объявлений, чтобы посмотреть, кто купил отдельные ложи. Среди завсегдатаев, каждый год бравших ложи, значилась мафия Пика: Банк (с большой буквы), как любили называть себя представители Гонконгского и Шанхайского банка, фирма «Джардин Матесон». Губернатор, командующий британскими войсками. Господина Дрейка Ко, кавалера ордена Британской Империи (хотя он и был главным распорядителем клуба), среди них не было.

– Уэстерби! Господи Боже мой, приятель, и кто же это тебя сюда пропустил? Послушай-ка, это правда, что твой папан разорился незадолго до смерти?

Джерри нерешительно улыбнулся, но потом, хоть и с небольшим запозданием, вытянул нужный бланк из картотеки своей памяти: Клайв Как-Его-Там, благополучный адвокат, имеет дом на берегу залива в Рипалс Бей, шотландец, все сминающий на своем пути, человек очень любезный и столь же неискренний, о котором открыто говорят, что он большой мошенник. Джерри использовал его для прикрытия, когда однажды надо было провернуть одно не очень безупречное дельце с золотом в Макао, и был убежден, что Клайв на нем поживился.

– Привет, Клайв, как здорово, что я тебя встретил, просто потрясающе!

Все еще ожидая лифта, они обменялись несколькими банальными фразами.

– Ну-ка, дай-ка нам твою программку. Ну, давай же! Я сейчас устрою тебе ого-го какой выигрыш.

«Портон, – вспомнил Джерри, – Клайв Портон». Почти силой вырвав программу скачек из рук Джерри, Портон послюнявил большой палец, перелистал брошюрку и на одной из страниц в середине шариковой ручкой обвел в кружок имя какой-то лошади.

– Седьмой номер в третьем заезде, – ставь, не ошибешься, – говорил он, дыша Джерри в лицо. – Можешь заложить последнюю рубашку и поставить на эту лошадь, понял? Скажу тебе прямо, я не каждый день вот так раздаю деньги направо и налево.

– Что этот жлоб пытался тебе навязать? – спросил Люк, когда они наконец от него отделались.

– Уговаривал поставить на одну лошадь.

Они разошлись в разные стороны. Люк пошел делать ставки и попытаться пробиться в Американский клуб, находившийся наверху. А Джерри, повинуясь необъяснимому порыву, решил поставить сотню долларов на Счастливчика Нельсона, а потом торопливо зашагал к ресторану Гонконгского клуба. «Если я проиграю, – бесстрастно решил он, – запишу этот проигрыш на счет Джорджа».

Двойные двери ресторана были открыты, и он сразу вошел внутрь. Там царил дух богатства, начисто лишенного изящества: ни дать ни взять – гольф-клуб где-нибудь в графстве Суррей в Англии в дождливый выходной день, разница лишь в том, что дамы, не боясь воришек, надели свои настоящие драгоценности. Женщины сидели в стороне, словно дорогое оборудование, которому не нашлось применения. Они напряженно смотрели на экран, транслировавший заезды, и жаловались друг другу на прислугу и на то, что на улицах небезопасно: могут налететь, вырвать сумочку – и поминай как звали. В комнате стоял запах сигар, пота и уже съеденной еды.

Вид Джерри – ужасный костюм и ботинки из оленьей кожи – не вызывали сомнений в принадлежности к пишущей братин. Леди нахмурились. В Гонконге так трудно принадлежать к изысканному обществу, казалось говорило выражение их лиц, потому что здесь слишком многие беспрепятственно проходят туда, куда их и на порог пускать не следует. У стойки бара собралась группа людей, серьезно относящихся к процессу пития, – главным образом, «саквояжники», разъезжающие по всему свету сотрудники лондонских банков, финансирующе торговые операции. Дяденьки, вследствие неумеренного потребления пива, раньше положенного отрастили животы и обзавелись двойными подбородками. Вместе с ними «принимала внутрь» мелкая сошка из «Джардин Матесон», у которых нос не дорос быть допущенными а отдельную ложу фирмы. Хорошо одетые и воспитанные молокососы не внушали симпатии. Высшей целью для них были деньги и повышение по службе. Джерри с опаской огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет Фрости, но либо его птички не соблазнили его сегодня, либо он был где-то еще.

Улыбнувшись всем сразу и неопределенным взмахом руки изобразив общее «здрасьте!», Джерри разыскал помощника управляющего ресторана, радостно приветствовав его, словно только что встреченного лучшего давно потерянного друга. Упомянув мимоходом капитана Гранта, Уэстерби опустил ему в карман двадцать долларов и, в нарушение абсолютно всех правил, попросил оставить столик на весь день. С чувством радостного предвкушения Джерри вышел на балкон. Солнце, запах конского навоза, тихое жужжание китайской толпы и учащенное биение его собственного сердца – все сливалось в одно слово – «лошади».

Какое-то мгновение Джерри постоял, улыбаясь и впитывая каждой клеточкой все увиденное, потому что сколько бы он ни появлялся на ипподроме, для него каждый раз словно был первым.

Трава на скаковом круге в Хэппи Вэлли была, должно быть, самой дорогой сельскохозяйственной культурой в мире. Ее было очень мало. Узкая травяная дорожка огибала поле, похожее на площадку для игр в каком-нибудь лондонском районе – выжженную солнцем и вытоптанную тысячами ног – ни признака зелени – только плотно утрамбованная грязь. Восемь вытоптанных футбольных полей, одна хоккейная площадка и поле для регби – все они производили впечатление заброшенности. Но тоненькая зеленая ленточка скакового круга, огибавшая этот заповедник запустения, всего за один год смогла заставить людей только законным образом поставить внушительную сумму в сотню миллионов фунтов стерлингов. Примерно столько же приходилось на долю подпольных букмекеров.